Одиночество зверя (СИ)

В конце концов, зачем её так настойчиво беспокоить. Ну, не хочет она признать свой первый поцелуй подаренным ему. Игорь Петрович не мог постичь мотивы бывшей Корсунской, но боялся довести ситуацию до безобразной ссоры и мысленно осуждал упорство классного руководителя. Сам он ту секунду помнил очень хорошо, хотя не мог назвать ни даты, ни даже года. Шум, гам, кавардак, школьный спортзал переполнен и гудит от криков. Их класс выстроен вереницей, рядом вытянули свои вереницы параллельные классы, метрах в десяти перед каждой из верениц стоит по одному стулу. Саранцев оказывается впереди, получает мяч, проводит его вокруг стула, возвращается назад к классу и передаёт мяч следующему, оказавшемуся первым в веренице. И вдруг на него налетает невесомое существо с прыгающими по плечам косичками, обхватывает его руками за шею и касается прохладными губами его щеки. Кажется, никто ничего не заметил или просто не обратил внимания, эстафета продолжилась, юный Саранцев после секундного приключения направился, как положено по условиям соревнования, в конец вереницы и занял своё место. Не упал в обморок, и душа его не вырвалась наружу, но едва ли не каждую секунду той минуты он помнит до сих пор. Помнит лёгкие руки у себя на плечах и почти неосязаемое прикосновение девчачьих губ — словно ветерок погладил в жаркий день.

— Я не собираюсь утверждать ничего определённого, — упорствовала Корсунская. — Мне кажется, просто, в силу подросткового возраста, поддалась азарту толпы и почему-то очень хотела победы своего класса.

— Почему-то? — обиделась в свою очередь Елена Николаевна. — Неужели ты была настолько равнодушна к коллективу?

— Елена Николаевна, вы прямо как на классном часе. Я выросла уже, ни за какой спорт никогда не болела и теперь не могу понять, зачем болела за ту эстафету.

— Затем, что была ещё чистым наивным ребёнком, не думала о семье, детях, муже и хозяйственных закупках, а душа рвалась к счастью, — авторитетно разъяснила классный руководитель чувства бывшей ученицы. — Так и не разрешишь Игорю вернуть тебе поцелуй?

— Мы не маленькие уже.

— Елена Николаевна, мне неудобно, — взмолился о пощаде Саранцев. — Ситуация уже напоминает изнасилование. Не надо её заставлять.

— Никто никого не насилует и не принуждает к аморальным действиям. Анечка, тебя нужно спасать, или всё в порядке?

— Спасибо, всё в порядке.

— Давайте, я её поцелую, — предложил Конопляник. Чувство юмора никогда его не оставляло.

— Ты, Миша, не юли. Я прекрасно помню, что ты уклонился от ответа на мой вопрос.

— Какой ещё вопрос?

— Только что я предлагала тебе подтвердить, что Игорь был без ума от Анечки, а ты отмолчался.

— А почему вы требуете подтверждения от Конопляника? — заинтересовалась Корсунская.

— Потому что я очень хорошо помню, как он подначивал Игоря как раз по этому поводу.

— Просто кошмар какой-то! Все обо мне всё знают, а я сама про себя ничего не знаю.

— Всё ты прекрасно знаешь, Анечка, просто не хочешь признать. И Конопляник вот молчит. Наверное, Игоря боится.

— Елена Николаевна, я нисколько не сомневаюсь, что дразнил его много раз и по разным поводам, — взмолился Мишка. — Но, раз Аннет в отказе, я на неё наезжать не намерен.

— За юбкой прячешься? — съязвила учительница.

— Я предлагаю закрыть эту тему, — вмешался Саранцев.

— А я предлагаю расставить точки над i, — взбунтовалась обличённая в невинном поцелуе. — Пускай он сам скажет.

Она не уточнила, кто «он», и что не названный по имени должен сказать, но все поняли и посмотрели на президента.

— Да, — сказал тот просто.

— Что «да»? — ошарашенно спросила Корсунская.

— Я неровно к тебе дышал, — постарался разрядить напряжённость Игорь Петрович.

— Что ты делал?

— Неровно к тебе дышал.

Одноклассница молчала и явно не верила. Теперь она сама захотела подтверждения от Конопляника и потребовала его. Тот утвердительно кивнул.

— Анечка, можно подумать, тебе неприятно внимание Игоря, пусть даже в прошлом. Он ведь был симпатичным мальчиком, разве нет?

— Елена Николаевна, умоляю, — поспешил вмешаться испуганный Саранцев. — Вы, пожалуй, сейчас начнёте обсуждать мои стати.

— Нет, ты действительно был очень приятным мальчиком. И очень скромным, иначе стал бы главным сердцеедом школы.

— Он не мог стать сердцеедом, — вставила Корсунская. — Боялся выговора по комсомольской линии.

— Можно подумать, ты не боялась выговора по комсомольской линии.

— Я не боялась.

— Ну конечно. Скажи ещё, что была диссиденткой и борцом с режимом.

— Не скажу. Но выговора не боялась.

— Да, потому что не пропускала без уважительных причин комсомольских собраний и субботников.

— Кто бы говорил! Идеолог задрипанный.

— Зам по идеологической работы школы — не секретарь райкома и даже не инструктор. Не функционер. Выдвинули на общественную работу — так куда же денешься. Вот и Елена Николаевна, кажется, руку приложила.

— Я сначала в председатели совета пионерской дружины пыталась тебя продвинуть, но не сдюжила, — призналась учительница. — Теперь всем остаётся только восхититься моей прозорливостью — когда ещё разглядела в обыкновенном пацане политический талант!