Лёшка подходил к Наташе не в первый раз, и всегда по делу. Задавал вопросы и не слушал ответов — видимо, сам их знал. Высокий, неуклюжий, веснушчатый, он никогда не закатывал рукава рубашки, но аккуратно их застёгивал, как и саму рубашку — до самой шеи, до последней пуговицы. Его снедало желание поговорить или хотя бы постоять рядом, и он не имел сил преодолеть свою манию. Наташа всякий раз веселилась, не принимала ухажёра всерьёз, но не стеснялась его. Взрослые партийцы внимания на неё вовсе не обращали, высоколобые студенты стояли на близких ступеньках иерархии, но общались с ней без увлечения, и она на них не обижалась — хорошо видела различия и не желала снисхождения. Лёшка окончил школу два года назад, работал сторожем в какой-то конторе и тратил богатые запасы свободного времени на чтение. Он и теперь, выбирая очередную книжку из общей кучи, всякий раз внимательно прочитывал название и фамилию автора, пытался припомнить то и другое и радостно улыбался знакомым.
— Карл Поппер, — торжественно провозгласил Лёшка. — Открытое общество и его враги. Странное название, оно меня всегда раздражало.
— Чем оно тебя раздражало? Название как название.
— А вот этими «врагами». Сразу отдаёт врагами народа, и стержневая идея книги кажется порочной.
Наташа оторвалась от скучного занятия и внимательно пригляделась к соседу.
— Вообще-то, слово «враги» существует само по себе. Они могут быть у кого угодно и у чего угодно, разве нет?
— Да, конечно. Не поспоришь. И всё равно — не годится. В нём есть ненависть и ни на грамм — открытости.
— По-твоему, у идеи открытого общества нет врагов?
— Есть. Но не нужно выносить их на обложку. Потому что это односторонняя вражда. Каждый имеет право на отстаивание своих идеалов, даже если они состоят в требовании запретить все идеи, кроме своих собственных. Выходит, открытое общество принимает всех и никого не назначает своими врагами.
Наташа молчала несколько минут, изредка бросая на смешного мальчишку заинтересованный взгляд.
— Странно, — сказала она. — Зачем ты читаешь такие книги? Неужели не нашёл занятия поинтересней?
— Странно слышать от тебя такие вопросы, — Лёшка замер и посмотрел на собеседницу так, словно она ни с того, ни с сего вдруг разделась в общественном месте. — А ты зачем сама сюда ходишь?
— С людьми разговариваю.
— Неужели в других местах людей не нашла?
Наташа прислушалась к себе и попыталась выдумать достойный ответ, но осталась немой. Худокормов не служил для неё единственной причиной обитания в овощной подсобке. Понимание пришло незаметно и не расстроило её. Наоборот, ей нравилось работать с ним бок о бок, ощущать себя его соратницей в большом деле. В чём величие дела, наступит ли для них день победы и готова ли она к жертвам, Наташа не задумывалась. Только жила так, как жила, и не могла жить по-другому, не хотела потерять чувство сопричастности и боялась ограничить свою жизнь стиральной машиной и кухонной плитой.
— Не знаю. Трудно объяснить.
— А мне легко! — уверенно заявил Лёшка. — Не хочу превратиться в жвачное животное. Единственная возможность для человека остаться человеком — думать о чём-то ещё, кроме еды, питья, одежды и развлечений. Видеть вокруг себя весь мир, думать о нём, читать, стараться понять непостижимое. Пока стремишься к недостижимым целям — продолжаешь жить.
— Жутковато тебя слушать, — искренне призналась Наташа. — Люди ведь в основном просто работают, едят, спят и отдыхают.
— Естественно.
— Что «естественно»? Человечество состоит не из людей?
— Ты огрубляешь. Если слишком многие займутся совершенствованием бытия, начнётся хаос. Так и происходит во время революций. Я ведь не лично для себя хочу привилегий, а достойной жизни для всех. Противно посещать присутственные места, где с тобой разговаривают как с попрошайкой на побегушках. Почему, например, человек не может общаться с государством эпистолярно? Нужен мне, скажем, загранпаспорт — пишу об этом соответствующую бумагу на соответствующем бланке и получаю через недельку заказным письмом этот самый паспорт. Почему меня заставляют куда-то ходить, стоять в очередях, слушать отповеди от женщин в окошке? Почему без конца по всякому поводу одно государственное учреждение требует от меня справку из другого государственного учреждения? Почему они не могут делиться друг с другом информацией без моего посредничества? Потому что им так удобно, в том числе и взятки можно вымогать.
— Надеешься дожить до перемен?
— Понятия не имею. Просто иду вперёд, и всё тут. Делаю хоть что-нибудь.
— А почему ты после школы в институт не пошёл?
— Всё равно жить на что-то надо. Какой смысл спать на лекциях после ночной смены — книжки я и сам могу читать. И делать это тогда, когда удобно мне, а не профессорам.
— Считаешь, высшее образование не нужно?
— Считаю, что смогу прожить и без него. Не собираюсь идти в менеджеры и в кандидаты наук — всё равно не выдержу.
— Они тоже не люди?
— Они все разные.
— Но большинство из них не собирается совершенствовать бытие?
— Безусловно.