Одиночка

Надвинув на глаза щетинистые брови, посетитель о чем-то усиленно соображал. На виске у него беспокойно билась жилка. Что-то для себя уяснив, он забеспокоился, провел по лицу длинными узловатыми пальцами, словно смахивая паутину. Удивление на его лице сменилось выражением суеверного ужаса. Он поспешно достал истертый по сгибам до тканевой основы дерматиновый бумажник и принялся лихорадочно в нем что-то искать. Павел, молча, глядел на его суетливые руки в паутине синих набухших вен.

– Вот видите, там нет никаких серебряников, – затвердевшим в гранит голосом, но без злобы, проговорил Павел.

Глаза Павла стали кинжально остры. Он помолчал, но это было не то молчание, которое приглашает высказаться. Не сводя глаз со своего собеседника, Павел начал медленно подниматься и казалось, заполнил собою весь кабинет.

– А теперь, идите, и живите спокойно. Он вас простил! – закончил Павел.

На днях родственники привели на прием к Павлу одного толстяка, увлекшегося новомодной эзотерикой, после посещения им популярного в Киеве тренинга под названием «Родовой канал». Этот ловко раскрученный балаган «позволяет наполнить жизнь миром и гармонией, избавиться от беспокойства и тревожности», ‒ заодно и от лишних денег. Все до примитивности просто: человека вводят в гипнотический транс и он, якобы возвращается в утробу матери, а потом выходит оттуда заново рожденным, лишенный всех своих проблем.

У приведенного родичами любителя поесть, оказалось не в меру яркое воображение. Возвращение в утробу матери прошло гладко, но когда он стал вылезать обратно (оставив там все свои проблемы), ему показалось, что он застрял в родовых путях и стал задыхаться. Он запаниковал и принялся форсировать собственные роды, так тужился, что даже швы после недавней операции по поводу грыжи на животе, разошлись. Пришлось отправлять его в хирургическое отделение, зашивать лопнувшее брюхо. После всего пережитого «новорожденный» захворал меланхолией. Павел избавил его от нее за один сеанс.

Подобные пациенты больше развлекают, чем утомляют. Но, общаясь с сумасшедшими и экзотическими пришельцами неизвестно откуда, легко заразиться их безумием. Одно из самых опасных дерзаний, попытка проникнуть в сокровенные глубины духовного мира человека. В некоторых посетителях Павел ощущал нечто жуткое, это чрезвычайно опасное «нечто» было неотвязно прилипчиво и западало в память навсегда. Встреча с подобным может так тряхнуть, костей не соберешь.

– Мне нужна помощь, но я не знаю к кому обратиться, – глубоким, волнующим голосом произнесла, вошедшая в кабинет высокая статная женщина.

Она была бледная, и по всему видно, что очень слаба, но гордо держала голову. В ее осанке и в непринужденной уверенности манер чувствовалось благородство и грация. Хотя в движениях наблюдалась какая-то непомерная усталость. Тело ее было прямое и гибкое, и ее окружал ореол той высокой отчужденности, которая так распаляет мужчин. Открытым взглядом больших темно-серых глаз она посмотрела на Павла, и он сразу почувствовал сильный характер и ни на йоту робости.

У нее был высокий лоб и смелый разлет бровей. Ее красиво очерченные, полные губы свидетельствовали о доброте, присущей сильным людям, но было в них и еще что необыкновенно мягкое, чувственное. Ее волосы цвета темного янтаря были густые и волнистые. Ослепительная красота ее лица с правильно крупными чертами была потрясающа в своей притягательности, которая сразу отличает обычные миловидные лица от лиц классической красоты. И в ней не было той заносчивости, которая лишает привлекательности многих красивых женщин, взирающих на окружающих с высоты своей красоты.

– Что вас беспокоит? – выдержав тягостную для них обоих паузу, спросил Павел.

Он испытывал неловкость, терзающую его и, похоже, ее. Тем не менее, она вела себя сдержанно, сохраняя достоинство. Павла подавляла ее диковинная, ошеломляющая красота. Аж, дух захватывало! В ней было что-то строгое и трогательно нежное, материнское, и что-то глубоко страстное и неприступное, женское: мать и возлюбленная в одном лице. Ему невольно захотелось запомнить ее внешность для того, чтобы вспоминать потом. Но вместо этого, он изо всех сил начал изгонять из памяти ее необычные, запоминающиеся черты, да и весь ее образ, поскольку знал, что иной раз увиденное лицо западает в память и принимается тебя мучить, чем дальше, тем больше.

– Меня ничего не интересует… – в углах ее рта залегли складки горького опыта, а в глазах через край плескалось страдание. Видно было, что она не знала счастья. Если ее путь и был усыпан розами, то слишком ядовиты были их шипы.

– Почему? – ровно, почти равнодушно, спросил Павел, впервые посмотрев ей прямо в глаза, и тут же отвел взгляд. Он не мог смотреть ей в глаза, ему показалось, что пред ним зияет черная яма человеческой беды.

– Потому что я умерла. Не удивляйтесь, то, что перед вами, лишь оболочка. Если мне не удастся найти выход из тупика, в который попала, я сегодня с ней расстанусь… – потерявшись, она замолчала, а Павел ни словом не пришел ей на помощь.