Одиночка

У стола с холодными закусками хозяйничала знакомая Павлу подруга Зябкиной по фамилии Калюжная, телесно обильная, задастая, неукротимо общительная девица лет за тридцать. Калюжная часто являлась на работу к Зябкиной, там она их и познакомила. Как ее зовут, Павел не помнил, потому что имена и отчества плохо запоминал. Зябкина же, обращалась к ней исключительно по фамилии. Калюжная была взбалмошна и криклива, и вела себя, то подражая манерам высокомерной начальницы, то впадая в развязное веселье. Встречаясь с Павлом, она до отвращения пошло с ним заигрывала, ее домогательства вызывали у него едва ли не позывы на рвоту.

Своими необъятными бедрами (у Калюжной было рейтузное ожирение), она напоминала Павлу обводы портового буксира, который он видел когда-то в Одесском порту. Этот «труженик моря», пыхтя трубой, своим тупым носом пытался развернуть белый океанский лайнер. Как он ни тужился, у него ничего не получалось. Затем подошел еще один, такой же толкач, и они его развернули.

Лайнер, уменьшаясь на глазах, пошел в открытое море. Его прощальный гудок долетел с далекого рейда, он звал Павла за собой. Не дождался и, ушел на закат, без него. Корабли, легкие и стремительные, самое благородное из того, что создают человеческие руки. А морская вода по составу похожа на кровь. Все мы вышли из моря, каждый из нас носит его в своих жилах, как символ свободы.

Павел любил море. С первой их встречи в пионерском концлагере в Одессе, море пленило его своею равной небу безграничностью. Увидев однажды, он навсегда заболел Синей далью. Прощаясь с морем, он каждый раз чувствовал себя моряком, сходящим на берег, отправляющимся во враждебный мир людей. Только моряк способен понять, как не хватает моря на берегу. Можно стать капитаном своей судьбы, но не хозяином. Настоящие моряки об этом знают, чаще других, на берегу, они попадают в беду.

Сотрясая толстыми щеками, Калюжная потчевала гостей, громко выкрикивая:

– Так, дамы и господа! Милости просим к столу! Покорнейше прошу угощаться! Ешьте, раз наварено, не собакам же выкидать… ‒ ее арбузоподобные груди колыхались, как пара ведер, налитых водой. Вдобавок она отпустила себе еще и усы.

«Жаба в христианской религии символ похоти», ‒ отчего-то вспомнилось Павлу. Чтобы не встречаться с Калюжной, он свернул в полукруглую арку и вошел в примыкающую к столовой буфетную, обставленную мягкой мебелью, обтянутую черной кожей и огромным баром во всю стену. За стойкой из хромированного металла скучал бармен в розовато-лиловом смокинге. На диване сидело несколько женщин, его бывших коллег из ассоциации, специализирующихся на всяких мелочах: гадании на рунах, кармической чистке, снятии порчи, невезения и привлечении денег.

Одна из них, по фамилии Верещака, с красной шерстяной ниткой от сглаза на запястье, входила в десятку известных киевских предсказательниц будущего. С ее кукольно красивого лица не сходила улыбка, а взгляд малоподвижных голубых глаз удивлял пустотой. Она никогда не пыталась демонстрировать умственную деятельность, а впечатляла какой-то неживой, механической бездумностью, совершенно лишенной обаяния жизни. Верещака была специалистом предсказывать погоду «на вчера», хорошо видела «сегодняшнее», то, что уже произошло, и всем было известно, но иногда угадывала и «предстоящее». Наподобие того, что после пятницы, непременно, со стопроцентной гарантией, наступит суббота и возможно будет дождь, но, может так статься, что его и не будет.

В десятку «лучших предсказательниц будущего» она попала благодаря местному криминальному авторитету, который использовал ее, как рабыню. Все об этом знали и принимали, как норму. Наглый бритоголовый уголовник держал ее, чуть ли ни взаперти, как ей удалось сегодня сюда прийти, оставалось загадкой. Рядом с ней сидела ясновидящая Тамара Кошлатая, занимавшаяся снятием порчи и очищением кармы. Она почти всегда была немного не здесь, вся в себе, какая-то разморенная, и оживлялась только при виде денег. Двух других, Парасюк и Шелепуху, Павел знал меньше остальных.

Перемыв кости всем своим знакомым, его сослуживицы явно скучали. Увидев Павла, они оживленно приветствовали его, наперебой уверяя, что рады видеть его не безвременно почившим покойником, а живым и здоровым. Безотчетно ими овладело, не до конца осознанное ими самими, желание его пленить. Каждая из них старалась обратить на себя его внимание. Что послужило стимулом для их кокетства? Возможно, это был факт его чудесного воскресения, эффектный костюм либо редкостный муар галстука. Павел обладал безупречным вкусом и собственным стилем, в основе которого были элегантность и простота. Вкус и стиль значили для него больше, чем для других. Для него они были той невидимой броней, доспехами, в которых он противостоял коварно изменчивому миру.