Одиночка

«Его задача меня напугать, ‒ пришел к выводу Павел, ‒ Теперь понятно, почему он так распинается». Павел никогда раньше не слышал об этом старике, но схема подавления была стандартная: «Напугать, подчинить и уничтожить». Что касается лопаты и дворничихи, то Павлу и самому не раз хотел сделать нечто подобное, особенно ранним утром.

‒ Никто не знает, откуда он взялся, говорят, его специально вызвали для того, чтобы он здесь сеял хаос. Он наделен сверхъестественными возможностями и может превращать людей в послушные куклы. Те, кто с ним сталкивался вообще считают, что это сам Антихр!.. ‒ увидев, что на него смотрит старик, Фуников поперхнулся на полуслове.

Никто, кроме Павла, не заметил, как у Фуникова холодцом затряслись губы, а выпученные глаза вылезли из орбит. У него сделалось лицо, как будто ему к горлу подступили кишечные газы, он громко икнул и исчез, словно сгинул. Предупрежден, значит вооружен, подумал Павел. Конечно, можно уйти, и в самый раз так было бы и сделать. Уйти, скрыться, уехать отсюда подальше, пересидеть судьбу в безопасном месте. Но Павел знал, что для него таких мест нет. Он носил свою судьбу не за плечами, а в себе самом, и самою большую опасность для себя представлял он сам.

Не знаешь ты, кто я, но уж давно
Читаю я в душе твоей, незримо…

Глухо, как из бочки, продекламировал ему на ухо, незаметно подступивший к нему старик и захихикал язвительным смешком. Это было похоже на вызов. Разглядывающие Павла глаза стали похожи на две суживающиеся в перспективе дыры, в глубине их угадывалось какое-то шевеление, какая-то зловещая сущность копошилась в них. Не только Павел, но и все, кто стоял рядом ощутили, что в старике произошла какая-то перемена, все почувствовали исходящую от него опасность и безрассудство. Атмосфера вокруг них изменилась, будто сюда проникло нечто чуждое человеческой природе, источающее непонятную опасность. Тут бы Павлу и промолчать, выйти из конфликта, но его уже «повело и потащило».

– Неужто, тот самый хитрый демон? – благодушно осведомился Павел, процитировав в ответ четверостишие из той же «Сказки для детей».

То был ли сам великий Сатана,
Иль мелкий бес из самых нечиновных,
Которых дружба людям так нужна
Для тайных дел, семейных и любовных?

‒ Вы меня распотешили, ‒ высокомерно произнес старик, глядя на Павла в упор долгим презрительным взглядом, исполненным уверенностью в своем могуществе.

‒ Сил не щадил, стараясь вам угодить, ‒ с полупоклоном любезно ответил Павел и похоже этим основательного его задел.

Старик изменился в лице, глаза его люто сверкнули, нос хищно заострился, мышцы вокруг рта сжались и вислые щеки подтянулись, от чудовищно зверской, нечеловеческой злобы, даже ноздри побелели. Никогда еще на Павла не смотрели такие ненавидящие глаза. Он никогда еще не встречал более вспыльчивого человека и даже не предполагал, что можно так злобствовать. «Кто слишком сильно злится, сам захлебнется своей злобой», ‒ подумал Павел. Но старик на удивление быстро справился с приступом неистовой ярости. Стремительные перепады его настроения наталкивали на мысль о серьезной психической патологии.

‒ А не выпить ли нам, что-нибудь покрепче воды? ‒ обольстительно улыбаясь, словами Зябкиной предложил старик.

‒ Нет. Благодарю вас, ‒ вежливо отказался Павел.

‒ Отчего же?

– Вероятно, от того, что непропитая голова думает, а для «некоторых…», это опасно, ‒ прозрачно намекнул Павел.

– Не надо так плохо думать о людях, – вкрадчиво возразил старик.

– Почему? – осведомился Павел.

Взгляды их скрестились, они стояли и в упор буравили друг на друга глазами.

– О них вообще не надо думать, – вразумительно объяснил старик, ‒ Как мне известно, вы без людей жить наметились…

Они еще долго перебрасывались фразами в таком тоне. Все с напряженным вниманием наблюдали за их пикировкой. Старик говорил громко и напористо, применяя повелевающие психотропные жесты, воинственно хмуря брови, раздувая ноздри, нервно, то сжимая, то разжимая кулак. Но его, подавляющие волю манипуляции, на Павла не действовали.

Павел олицетворял собой образец терпеливой учтивости и спокойствия, едва заметное его движение либо оттенок голоса были весомее, чем властная речь и подавляющие жесты его оппонента. Со стороны их разговор напоминал спор практика с теоретиком. Один из них, был многое повидавший знаток жизни, человек неразборчивый в средствах, привыкший действовать быстро, идущий напролом к намеченной цели. Другой, был его противоположностью, он производил впечатление человека менее искушенного, скорее тонкого наблюдателя жизни, который подобно господу богу, не испытав ничего, знает все.