Одиночка

Склонный к уединению и созерцанию, жил он как-то равнодушно, по принципу: «будь, что будет», предоставляя все на волю случаю, и случай его любил. Он плыл по течению времени без дум, без желаний, не имея ни привязанностей, ни стремлений, мир вращался вокруг него, не задевая его. Он постоянно работал и совершенно не умел отдыхать. В общении он был довольно приятен, людям нравилось его доброжелательное внимание. Общительный и приветливый, Павел обладал чрезвычайно замкнутым характером и непроницаемым сердцем.

Его скрытность давно стала привычкой, стеной, которую он возвел вокруг себя еще в детстве. Осторожность, искусство показывать лишь внешние проявления своего естества, скрывая мысли и чувства, он считал первым из качеств. Его внутренний мир был сокрыт ото всех, подобно тайне за семью печатями. Он всегда старался скрыть от чужих глаз то, кем он был на самом деле, создавая свой портрет без сходства с внутренней сутью, забавляясь тем, что ему это ловко удается.

С виду он был таким, как все. Он мог поговорить о всякой всячине и делал это легко, мог поделиться смешной историей из своей практики, при этом беспечно хохотал вместе с теми, кто его слушал. Но за видимой общительностью скрывалось его одиночество, его безграничная отчужденность от мира людей. Он этого не замечал, замкнутый в своем одиночестве, с самим собой он был не менее одинок, чем среди людей. Одиночка, ‒ это определение точно соответствовало ему.

Даже в пустом будничном разговоре Павел оставался в напряжении мысли, беззаботно спокойный внешне, он был неустанно деятелен внутренне. Его окружал непроницаемый ореол самоуглубленной замкнутости. Он не в состоянии был отомкнуть для себя этот мир и постоянно боролся с чем-то. С чем? С тем, что таилось в его бессознательном. Боролся тяжело и мучительно, с переменным успехом, забывая, что в борьбе с собой не бывает победителей. Сам он давно понял причину своей «нанайской» борьбы, но легче от этого не стало.

У натур тонкой духовной организации переживания, испытанные в детстве, предопределяют умонастроения зрелых лет. Обремененный памятью о событиях прошлого, он жил обособленно, жизнью воспоминаний, как тупиковый переулок. И жил он тихо, оставаясь скрытым от окружающих настолько, что его переживания никогда не отражались на лице, и не понять было, когда он радуется, а когда удручен или печален. Есть закономерность, чем сдержаннее человек, чем меньше он выказывает, что происходит у него на душе, тем глубже он переживает, и тем сильнее действуют на него жизненные потрясения.

Павлу шел уже двадцать восьмой год. И его тоска неотступно вилась при нем, тихая и неизбывная, и чем дольше он жил, тем больше она им овладевала. И был он одинок, глубинно одинок, – одинок всею своею сущностью. Известно, что одиночество плата за особый дар. Но мало кто знает, каково оно быть одиночкой, его одиночество сравнимо лишь с одиночеством тигра в джунглях мира людей.

До поступления в ассоциацию нетрадиционной медицины Павел работал частнопрактикующим целителем. Лицензию он имел и зарабатывал более чем достаточно. Он не рекламировал себя, к нему и без того ехали со всей Украины и даже из-за границы. С возрастанием его известности, его все больше стали осаждать всевозможные проверяющие комиссии. Кто только не нашел нужным проверять и контролировать его деятельность: от комиссий из ЖЭКа и уполномоченных совета ветеранов Куликовской битвы, до пожарников и участкового милиционера. Каждый хотел поживиться за счет процветающего целителя.

Павел относился к этому, как к неминуемому злу. Нет смысла бороться с системой, где абсолютно все основано на взятках: от отношений первоклассника со своей первой учительницей, до отношений между первыми лицами правительства Украины. Долгое время Павел с этим мирился, ему часто в жизни приходилось со многим мириться. Он и «мирился», возводя вокруг себя стену из разрешающе-позволительных бумаг. Но, ни одна стена никого еще не уберегла, даже китайская.

Когда проверяющие комиссары пошли непрерывной чередой, на работу уже не оставалось времени, и он решил, что ему будет проще продолжать свое дело под крышей ассоциации. То, что бóльшую часть заработанного придется отдавать, для него не имело значения. Работа пьянила его сильнее вина, давая возможность забыться, а нужда, сделала практичным и бесчувственным.