Одиночка

Они проехали еще километра два-три. Ночь была настолько темной, что видеть они могли только свет собственных фар и насекомых, бившихся о лобовое стекло. «Даймлер» подскакивал на ухабах. Перед ними проскочил заяц. Шофер притормозил, чтобы его пропустить. Потом Блюм увидел проволочное ограждение, показавшееся ему знакомым. Вдалеке у дома залаяла собака. От руки написанный знак гласил: NIE WCHODZIC NA POLA. Не заходить на поля.

Блюм точно помнил: именно здесь он приземлился.

— Притормози вон там.

«Даймлер» остановился.

— Приехали? — с сомнением в голосе спросил Лео. Вокруг были лишь огороженные поля и лес.

— Почти. Все на выход.

В пределах видимости не было никаких приметных огоньков или объектов, но Блюм прикинул, что они отъехали километра на три от главной дороги. Ближайшее жилище должно быть в нескольких сотнях метров.

Водитель смотрел на них с тревогой, подняв руки.

— Что теперь? — спросил Лео.

— Надо с ним разобраться, — Блюм глянул на шофера.

Глава 71

— Давай часы, — потребовал Блюм у водителя.

— Это часы моего отца, — запротестовал тот.

— Прошу у него прощенья. Моего отца расстреляли нацисты, — Блюм помахал перед немцем пистолетом. — Снимай.

Шофер повиновался. Было без десяти час. Оставалось сорок минут. Это если самолет все же сядет. Атака партизан у лагеря уже закончилась, и они поняли, что на встречу никто не пришел.

Сердце Блюма судорожно колотилось.

— Ну? Что с ним-то делать? — опять спросил Лео.

— Он всего лишь механик, — ответил Блюм.

— Да-да, — засуетился водитель, подслушав слово «механик», не нуждавшееся в переводе с польского. Он был еще совсем молод. Недавно женился. Если не соврал. Он озирался по сторонам, пытаясь определить путь к отступлению.

— Он кое-что слышал, — настаивал Лео. — Механик или нет, но со свастикой на груди. — Лео указал на абверовские нашивки на форме водителя.

— Это всего лишь форма, — уговаривал шофер Блюма. — Я попал под призыв.

— Вы идите вперед, — Блюм указал на группу деревьев, росших в двухстах метрах от них. — И ждите меня там. Я тут разберусь.

— Может, он и не виноват, — Лиза попыталась заступиться за немца.

Блюм кивнул.

— Вы оба шагайте. Я вас скоро догоню.

Шофер старался понять, о чем они говорили, и похоже, ему совсем не нравилось то, что он слышал.

Лео и Лиза пошли через густую траву к деревьям. Блюм подождал, когда они скроются из вида.

— Прошу вас, я никому ничего не скажу, — взмолился немец, чуя недоброе. — Я всего лишь механик. Мне приказали ехать. Заставили надеть форму. Я не сторонник нацистов.

— Иди, — Блюм махнул пистолетом. Под ближайшим деревом был участок высокой травы. — Вон туда.

— Пожалуйста, я же все делал, как вы велели. Вы обещали отпустить меня. Я ничего не расскажу, я клянусь вам, — испуганно просил шофер.

— Ты слышал про самолет.

— Я ничего не слышал. Какой самолет? Я не знаю ни слова по-польски. У меня жена родит через три месяца. Не убивайте меня. Прошу вас…

— Мне жаль. На войне так бывает. Тебе никто не говорил? Пройди сюда. — Водитель сделал шаг назад. Блюм знал, как ему поступить. Он помнил, о чем его спрашивали Стросс и Кендри перед отъездом из Англии: «Ты сможешь убить человека?»

Я солдат. Конечно, я смогу убить.

— Во время операции это может быть вопросом жизни и смерти. Тебе придется делать вещи пострашней, чем пристрелить кошку.

Так что давай. Стреляй.

Водитель смотрел на него глазами, полными страха.

— Нацисты расстреляли моих родителей только за то, что они жили рядом с тем местом, где убили немецкого офицера, — произнес Блюм и положил палец на курок.

— Я этого не делал… — Голос немца дрожал, он не спускал глаз с Блюма. — Прошу вас…

— Отступи назад.

Испуганно сглотнув, водитель подчинился.

Блюм должен был убить его. Ради отца и матери. За всю ту бесконечную боль и страдания, свидетелем которых он стал за прошедшие три дня. Ради всего этого стоило поднять оружие и смотреть, как чертов немец, за секунды от казни, умоляет пощадить его, как это делали другие люди, в том числе и евреи.

Блюм прицелился шоферу в грудь.

Стреляй.

Но вместо этого он опустил пистолет.

— Иди. Проваливай отсюда к чертям.

Водитель смотрел на него в замешательстве.

— Уходи. И запомни, что это еврей не забрал твою жизнь, когда мог бы это сделать. Сделай что-нибудь хорошее. Как написано в Талмуде.

— Да, — обрадовался ефрейтор и закивал, благодарный за нежданно свалившуюся на него удачу. — Я обещаю. Я постараюсь.

— Иди в лес и сиди там, пока мы не уйдем, — махнул пистолетом Блюм. — Быстрей, а не то я передумаю.

— Да, конечно. Не беспокойтесь.

Блюм прикинул, что до большой дороги, где можно остановить машину, не меньше трех километров. А если он побежит к ближайшей ферме, безоружный… Кто знает, можно ли положиться на лояльность фермеров.

— Беги.

— Да, спасибо вам, — кивал молодой ефрейтор. — Спасибо, — повторял он. Он отбежал, оглянулся и, набирая скорость, бросился в заросли.

Блюм выстрелил в землю. Потом еще раз.

И поспешил через высокую траву вслед за Лизой и Лео.

— Ты сделал это? — спросил его Лео.