Одиночный полёт

- Да, да, - нетерпеливо сказал капитан. - Это большое упущение с моей стороны. Впредь буду внимательнее.

О том, в каком состоянии был мотор, когда он посадил машину, капитан знал не хуже Рогожина. Они вместе проверяли его, и Рогожину не стоило говорить об этом. Старшина смутился.

- Простите, Василь Николаич...

- Прощаю, - буркнул тот. - Что вы предлагаете? Старшина сдвинул стоптанные каблуки, втянул, насколько это было возможно, перевалившийся через ремень живот и приложил руку к пилотке.

- Товарищ командир, предлагаю выбросить мотор в металлолом.

- Так...

Наконец Добруш вспомнил, что оставил фуражку в штабе. "Этого еще не хватало, - подумал он с раздражением. - Сегодня я делаю глупость за глупостью. Если мотор сбрасывает сто пятьдесят оборотов, то никакой штурман не поможет. И можно обойтись без фуражки". Он потер рукой лоб.

- Ладно. Сейчас посмотрим.

6

Самолеты стояли на опушке березовой рощицы, Еще несколько дней назад здесь было тридцать семь машин, внушавших уважение своим грозным видом. Сейчас их осталось всего шестнадцать - усталых птиц с покалеченными крыльями, пробитыми фюзеляжами, обнаженными моторами. И аэродром оказался непомерно велик. Од превратился в огромную пустыню.

...Это случилось в тот день, когда они бомбардировали станцию. Самолет только успел приземлиться, как в воздухе раздался гул моторов. Добруш, помогавший санитарам выносить из машины штурмана со стрелком, сначала не обратил на это внимания: может, возвращается задержавшееся звено. Потом что-то словно кольнуло его, и он обернулся. С востока, из-за кучевого облака, звена за звеном выплывали черные косокрылые "хейнкели".

Добруш бросился в кабину бомбардировщика. Обламывая в спешке ногти, пристегнулся к сиденью и запустил моторы. Он еще успел заметить, как справа, слева от него тоже забегали летчики, бросились к машинам, - и дал двигателям полные обороты. Не разворачиваясь, прямо со стоянки он начал разбег поперек поля. За ним потянулось еще несколько самолетов. А "хейнкели" уже совсем рядом. Он был в воздухе, когда первая волна от взрыва тряхнула самолет, едва не опрокинув его.

...Добруш со старшиной прошли по стоянке мимо темных масляных пятен, расплывшихся там, где раньше находились машины, мимо красных противопожарных щитов с ненужными теперь ведрами и лопатами, мимо ящиков с песком, в которых валялись еще не успевшие почернеть окурки. Когда-то все это имело смысл. Но хозяев не стало, и ящики, щиты, пятна, забытые ведра казались теперь непужными и странными - вещи, утратившие связь с человеком.

- Металлолом... а мне говорят - ремонтируй, - проговорил старшина, задыхаясь и старательно обходя баллоны с кислородом. - Нельзя ремонтировать то, что никакому ремонту не подлежит, Василь Николаич. Вот чем это кончается, когда думают не головой, а задницей.

Капитан вытащил из кармана трубку и, не зажигая ее, сунул в зубы. Потом внимательно поглядел на Ро- гожина.

- Что это с вами, старшина?

- Василь Николаич, нельзя вам лететь на такой машине!

- Кто вам сказал, что я лечу?

- Незачем мне говорить, - угрюмо возразил тот. - Я не слепой.

- Гм...- сказал Добруш. Он поспешно похлопал по карманам и, достав спички, прикурил. - Кажется, зуб у вас перестал болеть?

Старшина на мгновение приостановился и посмотрел на капитана с укором.

- Ну зачем вы так, Василь Николаич? - спросил он. - Мы ж не дети. Добруш положил руку ему на плечо.

- Мир устроен немножко хуже, чем нам хотелось бы, правда? - Он вздохнул. Не сердитесь, старшина. Я не хотел вас обидеть.

Несколько минут они шагали молча. Потом капитан спросил:

- Пулеметы в порядке?

- В порядке.

- Баки?

- Тоже. Все остальное в порядке. Все, кроме моторов. Так что можете считать, что все не в порядке.

- Ладно, ладно, - проворчал капитан. - Это я уже слышал. Не нужно вам так много повторять одно и то же.

Вчера вечером, когда он проверял самолет, дело не казалось таким безнадежным. Правда, тогда и приказа лететь на Кенигсберг не было. "Обреченное задание"...

- Глупости, - пробормотал Добруш.

- Что вы сказали? - встрепенулся старшина.

- Так, ничего.

Машина находилась в самом конце стоянки. Четыре дня назад, когда Добруш посадил ее, это была груда металлолома. Когда самолет коснулся земли, левая консоль отлетела. В крыльях же и фюзеляже было столько дыр, что капитан и считать их де стал.

Сейчас самолет уже походил на боевую машину. Крылья были отремонтированы, дыры в фюзеляже залатаны, установлен пулемет стрелка. Возле машины сновали механики.

- Проверните винты, - сказал капитан старшине.

- Прокопович, с мотора! - крикнул тот механику, сидевшему верхом на левом капоте. - Провернуть винты!

Солдат скользнул вниз. Добруш поднялся в кабину и положил руку на секторы газа.

Уже по тому, как вяло взял левый мотор первые обороты, капитан понял, что он сдал окончательно. На всякий случай Добруш прогнал его и на других режимах, но мотор начал чихать и захлебываться.

Капитан выключил зажигание. Он еще посидел в кабина, потом спустился на землю.