Одиночный полет

— А пожалуй… вы правы. Ну что ж, старшина. Ладно. Действуйте. Только учтите, что мне еще потребуется время на облет машины.

Он повернулся и стремительно зашагал по стоянке, Он снова верил в то, что хорошо сделает свое дело…

9

Все вокруг замерзло. Здесь, на высоте восьми тысяч метров, термометр показывал минус тридцать пять. И близкие звезды, и чернота неба, и машина, и люди в ней — все застыло в неподвижности. Даже гул моторов, кажется, только потому не отстает от них, что примерз к обшивке самолета.

— Штурман, как курс? — спрашивает Добруш.

— Курс хорош, командир.

— Стрелок, у вас все в порядке?

— Все в порядке, командир.

— Не забывайте о кислороде. Какое у вас давление? На высоте восьми тысяч метров, где атмосферное давление составляет меньше половины нормального, пилоту нужно постоянно следить за самочувствием своего экипажа. Малейшая неполадка с подачей кислорода — и наступает обморок, а через несколько минут смерть, Человек даже почувствовать ничего не успеет.

— Сто двадцать, командир.

— Как? Вы успели съесть тридцать атмосфер?! Стрелок, вы что — костры им разжигаете?

Надо же! Кислород им особенно потребуется на обратном пути, потому что возвращаться предстоит на восьми с половиной — девяти тысячах метров. Им нужно экономить горючее, а именно на этих высотах у них будет сильный попутный ветер. Но если кислорода на обратный путь не хватит…

— Нет, командир, я им дышу, — с обидой возражает стрелок.

— Так дышите поэкономнее! Немедленно уменьшите расход кислорода!

В наушниках слышится сопение стрелка и потом его голос:

— Уменьшил, командир.

— Ладно. Штурман, у вас какое давление в баллоне?

— Сто двадцать пять.

— Ладно.

Хоть один умный человек нашелся. Добруш понимает, что несправедлив. Расход кислорода у стрелка нормальный. Но это уже сказывается Кенигсберг. Города не видно, но пилот всем своим телом чувствует его приближение, чувствует затаившуюся в ном опасность. И он нервничает.

— Эй, стрелок!..

— Я слушаю, командир.

— Не злитесь.

— Не буду, командир. — Стрелок веселеет. — Долго нам еще? Я совсем окоченел…

— Штурман, как цель?

— Девять минут тридцать секунд.

— Стрелок, вы слышали? До Кенигсберга — девять минут тридцать секунд.

— Понял, командир. И они смолкают.

10

…Добрушу необходимо было поговорить со штурманом Назаровым.

В землянке, служившей одновременно и клубом, и столовой, и библиотекой, было почти пусто. За столиком у окна двое летчиков играли в шахматы. Трос других, среди которых находился и майор Козлов, перекидывались в карты.

Назаров сидел на табуретке у стеллажа и читал книгу. На нем были безукоризненно выглаженные брюки, ослепительно сверкающие ботинки и новенькая кожаная куртка. Выбритое до синевы лицо его казалось аскетически сухим и строгим.

— Мне надо поговорить с вами, штурман, — сказал Добруш, подойдя. Назаров поднял голову и взглянул на него.

— К вашим услугам.

— Но, пожалуй, не здесь, — сказал Добрую, оглянувшись.

Штурман положил книгу на полку и поднялся. За столиком, где сидел майор Козлов, установилась тишина. Летчики с любопытством поглядывали на Добруша с Назаровым.

Добруш уже было прошел мимо и взялся за ручку двери, как вдруг сзади услышал шепот:

— Да какой из него летчик! Карьерист и бабник, недаром из истребителей выгнали…

Добруш опустил руку и повернулся. Шепот оборвался. Шрам на лице капитана начал медленно чернеть. Он шагнул к столу.

— Вы хотели мне что-то сказать, Козлов? — спросил он майора… Тот приподнял брови с деланным удивлением.

— Я? Ну что ты, дорогуша, здесь о тебе…

— Встать, — тихо сказал капитан. Козлов уставился на него с изумлением.

— Что-о?! Да как ты смеешь так разговаривать со стар…

Капитан положил руку на кобуру пистолета. Майор осекся.

— Встать! — повторил Добруш. Не спуская глаз с руки капитана, майор начал медленно подниматься.

— Имей в виду, — проговорил он, бледнея, — это тебе…

— Смир-рна!

Козлов вздрогнул.

— А теперь повторите вслух то, что вы шептали. Я предпочитаю, чтобы такие слова мне говорили в лицо, а не в спину.

— Я ничего не…

Капитан ждал, глядя на него в упор тяжелым взглядом.

За соседним столиком перестали играть в шахматы.

Лейтенант, сидевший рядом с майором, заинтересовался картами, которые держал в руках. Второй летчик откинулся на спинку стула и с любопытством поглядывал то на капитана, то на майора.

— … не говорил, — выдавил майор.

Добруш презрительно скривил губы.

— Оказывается, вы не только мерзавец, Козлов. Вы еще и трус.

Майор судорожно дернулся.

— Садитесь!

Добруш резко повернулся и пошел к двери. Штурман, со скучающим видом разглядывавший в продолжение этого разговора спичечную коробку, шагнул за ним.

— Не стоило вам связываться, — заметил ой, когда они вышли.

— Так уж получилось, — хмуро сказал капитан.

— Просто он боится, что вас назначат командиром третьей эскадрильи вместо него.

— Теперь он побежит жаловаться к полковнику, к… Ну, да ничего. Я ведь видел, что вы всего лишь поправляли кобуру.

— Спасибо.

Когда они спустились в землянку пилота и штурман устроился у стола, Добруш подвинул к нему планшет.

— Как вам нравится эта линия? — спросил он.

Назаров посмотрел на карту.

— Кенигсберг?