Одинокая луна в Сарасина. Японские лирические дневники

Я всего лишь сопровождала молодых и от случая к случаю являлась ко двору, мне далеко было до опытных придворных дам, которые в любых обстоятельствах держат себя так, словно они-то уж знают, что делать. Я не была уже юной начинающей прислужницей, но никто не воспринимал меня и как умелую фрейлину, скорее было особое отношение, как к гостье, выполняющей некоторые поручения. Положение это было неустойчивым, но ведь и для меня оно не было единственным смыслом жизни, и хоть вокруг были люди достойнее меня, я совершенно не испытывала зависти, наоборот, чувствовала себя свободнее, когда приходила в назначенное время, а в минуты досуга запросто беседовала с другими дамами. Ни во время дворцовых торжеств, ни во время других редкостных и интересных событий я не считала возможным вмешиваться не в своё дело или бросаться людям в глаза, словом, вести себя нескромно, я предпочитала проводить время, слушая других.

Когда я была в свите принцессы во время её посещения императорского дворца, вечерний месяц светил очень ярко, и я, вспомнив о том, что здесь во дворце пребывает богиня Аматэрасу, которую мне следует почитать, решила воспользоваться случаем и помолиться ей. Четвёртая луна года бывает ясной, и при свете её я стала искать это место. Даму по имени Хакасэ, которая служила там, я знала. В тусклых лучах лампадки она выглядела пугающе старой и сама внушала священный трепет. Она долго мне обо всём рассказывала и казалась в это время не человеком, а воплощением самой богини.

На следующую ночь месяц опять был ясный, и мы, несколько дам, открыли восточные двери дворца Глициний[82] и, беседуя, любовались луной. Увидев, как проследовала в высочайшие покои госпожа из Сливового павильона[83] со своей свитой, мы поражены были изяществом повеявших ароматов и роскошью этой процессии, но тут же кто-то из дам сказал, что если бы жива была покойная государыня, то это она бы сейчас следовала к государю. Меня это очень тронуло, и я сложила:

Хоть в небесах она, за облаками,
Врата в Небесные Покои
Чужие для неё,
И с высоты с любовью глядя,
Луна о прошлом вспоминает

[84].

Это было зимой, в такую ночь, когда ни луны, ни снега, чтобы любоваться. Хотя и звёздное, небо было тёмным, но до самого рассвета мы с дамами из свиты хозяина дворца[85] проговорили о разных вещах, и только на заре одна за одной дамы стали прощаться. В память о нашей беседе мне прислали стихи:

Было безлунным небо,
И не цвели вишни,
Но зимняя эта ночь
Чем-то пленила сердце,
О ней вспоминаю с любовью.

И я тоже так чувствовала, даже удивительно, как сходны оказались наши мысли:

Хотя рассветом ночь сменилась,
Но льдинки слёз, тогда пролитых,
На рукаве моём не тают.
Опять ночь зимнюю до самого утра
Я прорыдаю…

Когда я проводила ночь в покоях принцессы, я слышала, как на пруду птицы до утра непрестанно кричали и хлопали крыльями, мне тоже не спалось.

Они, как я,
Колеблясь на волнах,
Заснуть не могут до рассвета,
И иней отрясая с перьев,
Пеняют на судьбу.

Так шептала я сама себе, а дама, лежавшая рядом, услышала и заметила мне:

Ах, вам скорей пристало
Об участи иных подумать,
Они поболе на волнах дремали
И иней с перьев отрясали,
Пеняя на судьбу.

Дама, с которой мы были дружны, открыла раздвижную перегородку между нашими комнатами, так что они соединились в одну, и мы с нею весь день провели в разговорах. Ещё одна наша приятельница в это время чем-то занималась в покоях принцессы, и мы несколько раз звали её к себе. Наконец, она ответила: «Ну, раз вы говорите, чтобы я непременно пришла, тогда приду…» Мы отправили ей случайно оказавшуюся под рукой сухую веточку мисканта со стихами:

Вот зимней стужею побитый
Сухой зачахнувший мискант –
Так наши рукава изнемогли:
Тебе махали, призывая.
Не станем больше, положась на волю ветра.

Дамы, которые принимали у нас придворных высшего ранга и близких к государю, были заранее назначены и известны, что же до неопытных и несветских вроде меня, то гости даже не знали, существуем мы или нет. Но в самом начале десятой луны, как раз была очень тёмная ночь, во дворце читали сутры[86], и, поскольку голоса чтецов были очень благозвучны, мы с одной дамой устроились недалеко от дверей в молельный зал, слушали и беседовали, непринуждённо расположившись на циновках – а тут как раз пожаловал гость[87].