Одинокая орешина

А спустя несколько лет вдруг звонок. Это он, парижский приятель. Приехал в Ереван, звонит мне из гостиницы и предлагает навестить Поэта. Я грустно удивляюсь: разве он не знает, что вот уже четыре месяца… «Мы только вчера приехали. Тиграник не дает покоя. Приходи, что-нибудь придумаем вместе…»

…За три года Тиграник вырос, он теперь носит очки. «В нашем классе только я один ношу очки, — говорит Тиграник, — и еще господин Навакатикян».

Белый автомобиль везет нас сквозь людный Ереван. Тигран сидит рядом с водителем. Он говорит без умолку, задает вопросы, и чувствуется, что уже сдружился с водителем. Я и мой друг молчим. Молчим об одном и том же. «В Париже больше машин, — замечает Тигран. — А далеко до деревни дяди Поэта?» — «Далеко», — отвечаю. «Вот хорошо, значит, еще долго ехать. Как он, наверное, удивится! Я просил отца не звонить ему». — «Куда едем?» — оборачивается ко мне шофер. Я называю деревню. Глаза шофера округляются. Он умолкает, потом смотрит на Тиграна: «Да-а!..»

Между нами вместо пепельницы лежит пустая коробка из-под сигарет, а дорога уже петляет вверх. Голые камни, тоскливое безлюдье, ни деревьев, ни травы… Мой друг что-то говорит. Тиграник удивленно смотрит на горы. «Снег здесь бывает?» — «Бывает». — «А у дяди дети есть?» — «Есть, — говорю, — трое сыновей». — «А у меня нет брата», — Тиграник грустно смотрит на отца. Отец не сводит глаз с пустынных гор. А куда же смотрят горы?..

Я хорошо знаю эту дорогу, хотя ничего особенного тут нет — ни памятников, ни водопада. А горы бурые, жалкие, как под машинку стриженные. Ни деревьев, ни травы… Мой приятель молча глядит на меня, я на него, а Тиграник говорит без передышки: «Я выучил пять стихотворений». Он снял очки, глаза поблескивают, только немного покраснели. «Да, теперь ты уже хорошо говоришь по-армянски». — «Вот дядя удивится, когда услышит! — Потом вдруг делается серьезным: — А почему плакал тогда у нас? Он по-прежнему кашляет?» — «Не кашляет, — отвечаю я, — уже не кашляет и не плачет». «Хорошо, — радуется Тигран. — А вашей дочке сколько лет?» — «Четырнадцать, — отвечаю, — четырнадцать». — «Моей сестре Армине тоже». — «Мою дочь зовут Армине». — «Правда? — Тиграник радуется, потом вдруг: — Скоро доедем?» — «Скоро». Он просит передать свою сумку, вытаскивает оттуда какую-то тетрадь, надевает очки и читает про себя. «Стихи повторяет»» — тихо шепчет мне отец.

Дорога не похожа на надежду, она где-то кончается.

…У Поэта в саду поздняя осень, последние в этом году листья обреченно умирают на земле, на замерзших ветвях деревьев, на крышах и проводах. Входим в открытую калитку. По обеим сторонам аллеи высажены розы. Его последние розы. Голубой дом Поэта словно стесняется, что он существует, а мы медленно обходим его. Тиграник удивленно смотрит на меня: я первый сворачиваю с тропинки. Вот и абрикосовое дерево, вот и… могила Поэта.

Тиграник снимает очки, смотрит на отца, на могильный холмик. Я пугаюсь этой минуты и делаю самое невероятное — закуриваю сигарету, а мой друг вынимает из кармана свечку, тоненькую желтую свечку, зажигает и ставит в изголовье Поэта. Мы отходим на некоторое расстояние, чтобы ребенок не заметил нашего волнения. Мой друг молча, по-мужски, глотает слезы, я опускаюсь на землю. Тиграник сосредоточенно стоит у могилы и тоже напоминает свечку. Потом до меня доносится его голос:

…Скорняжным теплым ремеслом
Занялся Кот когда-то…

Читает стихотворения одно за другим, без запинки, звонко, руки по-ученически прижаты к бокам. Он отвечает Учителю урок, быть может, самый главный в своей жизни.

Мы входим в дом Поэта, целуем руку его матери, пьем по обычаю по рюмке водки. Отец наливает и Тигра-нику тоже. Мальчик пьет не морщась и осторожно берет кусок сыра…

На обратном пути мы с другом занялись беседой. Тиграник притих возле водителя. До Еревана, до самой гостиницы, он не проронил ни слова. «Пусть помолчит, — сказал мой друг. — Пусть попечалится, поразмышляет».

60

Прекрасный звонкий апрельский день. Вверх по извивающейся дороге в Цицернакаберд идут старики, молодежь, дети…

Жаркое лето. По каменистой дороге села Гетик трясется в райцентр грузовик, в кузове сложены постели, стоят никелированные кровати, старая детская коляска, лежат высохшие листы лаваша…

Холодная зима, на перроне Карсского вокзала стоит полководец Андраник, он направляется в Эрзерум, это февраль 1918 года…