Одинокая птица

Подходит поезд. Сначала я его услышала — свист, лязг, грохот, а потом уже увидела. Направляясь к ближайшему вагону, я подумала о моем свиристеле. Сидит, наверное, один-одинешенек на ветке виргинской черемухи и верещит, призывая сородичей. Путь в Сибирь далек. В одиночку его не одолеть. Хотелось бы мне услышать, как стая свиристелей откликается на зов моей птицы. Голос одного свиристеля — тонкий и жалобный, но голос стаи звучит внушительно. Уже прошли сутки, как моя птица на свободе. Должно быть, свиристель нашел все-таки компанию и спокойно поедает себе черемуху, почки горного ясеня и дикие маслины, набираясь сил перед дальней дорогой. В поезде я закрыла глаза и попыталась представить, как он летит вместе со стаей. В дорогу он забрал часть одиночества, растворенного в моей комнате, и сейчас его попискивание — это моя грусть, падающая в океан и поглощаемая волнами.

Глава 4. Созвездия южного полушария

Госпожа Като украсила алтарь цветами, срезанными в теплице: темно-розовыми розами, голубыми дельфиниумами, папоротником. Они мне напоминают тропических рыб, плавающих среди зеленых водорослей. Вставая вместе со всеми прихожанами, исполняющими псалом, соответствующий обряду причастия, я представляю себе, что церковь наполнена не воздухом, а водой. Я пытаюсь дышать в голубых струях, а над головой проплывают рыбы, сверкающие в лучах солнца.

Позади меня поют старики и старушки. Их тонкие голоса дрожат, и они на полтакта отстают от органиста, но все равно получается благочестиво. Рядом со мной звучит тенорок Кийоши. Года два-три назад, когда его голос ломался, он мог издавать лишь звуки, похожие на кваканье, и поэтому в церкви предпочитал не петь — лишь шептал слова псалмов. Сейчас у него голос неплохой, звучный. А у меня все тот же — детский, писклявый. Жаль, что я не родилась мальчишкой, тогда лет в тринадцать природа преподнесла бы мне подарок в виде обновленного голоса.

После последнего стиха я произнесла: «Аминь». Не пропела, а просто пробормотала. «Аминь» означает: «Да будет так!» А что я могу утверждать, если в сегодняшнем обряде причастия не участвую? Я еще не готова принять дары Божьи. Я покосилась на Кийоши: не заметил ли он мою уловку? Нет, его взор устремлен прямо перед собой, он целиком сосредоточился на священной трапезе.

Прихожане усаживаются на свои места под скрип и скрежет складных стульев. Госпожа Вада и мадемуазель Фуджимото направляются к алтарю, забирают серебряный поднос, освящённый пастором Като, и передают его по рядам. Когда дошла очередь до меня, я на секунду поставила поднос к себе на колени. В нашем приходе причащаются каждый месяц лишь двенадцать человек, но госпожа Вада поставила на поднос не менее тридцати крошечных стаканчиков с виноградным соком и положила горку хлеба, нарезанного мелкими кубиками. Кубики напомнили мне хлебные крошки, которые мы с матерью сыпали для птиц на заднее крыльцо. Так близко подбираться к нашему дому осмеливались лишь воробьи. Мы старались их не спугнуть, особенно весной, когда воробьи выводят птенцов и постоянно таскают им корм. Иногда нам удавалось увидеть, как пушистые птенчики, сидя в гнездах, отчаянно машут крыльями, чтобы не потерять равновесия. Человек, очутившись в воде, тоже работает руками и ногами, чтобы удержаться на плаву. Воробьи подрастают быстро. Уже к июню мы не могли отличить молодняк от остальной стаи. Каждая птица сама добывала себе корм и вообще занималась своими делами.

Я, разумеется, ничего на подносе не тронула и передала его Кийоши. Взяв кубик хлеба, он положил его в рот. Кадык у него задвигался, рот плотно сжался. Поднеся крошечный стаканчик к губам, он сделал несколько глотков. Что сейчас происходит в его душе? Мне почему-то представился воробей, залетевший в грудную клетку Кийоши. Порхает там и стучит крыльями по его ребрам. На прошлое Рождество, когда Кийоши торжественно объявил в присутствии всех прихожан, что обрел веру в Бога, и после этого прошел обряд конфирмации, я вместе со всеми аплодировала и старалась убедить себя в искренности моих чувств. Но кое-что меня смутило. Когда пастор благословлял Кийоши, мне показалось, что пожилые прихожане удивляются, почему я не стою рядом с ним. Даже мать, сидевшая рядом со мной, выглядела грустной. Глядя на Кийоши, она, наверное, думала о том времени, когда мы с ним были младенцами.