Одинокая волчица

— На стене? Наташа, эта идея никуда не годится. И как ты собираешься войти в дом, интересно?

— А здесь ключ обычно лежит под половицей. Раньше, во всяком случае, его туда клали, если отлучались ненадолго.

Павел не успел оценить по достоинству ещё одну мою идею, как я поднялась на крыльцо и быстро нашла незакрепленую половицу. Но ключа под ней не оказалось. Я бы ещё долго бессмысленно таращилась на пустоту под доской, если бы меня не оторвали от этого увлекательного занятия.

— Так, — услышала я над собой голос Андрея, интонация которого не предвещала ничего хорошего. — Мне все это перестало нравиться. Хозяйки нет, хотя она должна быть дома, ключа тоже нет, хотя он должен лежать на условленном месте. Насколько я знаю Галку, она женщина серьезная и информацию выдает только проверенную. Остается предположить, что случилось нечто серьезное. Например, хозяйке стало плохо и соседи отправили её в больницу. Или что-то случилось в Москве, пришлось срочно туда ехать. Вариантов много, а веселого мало.

— А может быть, она дома? Заперлась на ночь изнутри, а потом ей стало плохо…

Павел молча оглядел участок, потом притащил от сарая какой-то чурбак, поставил его на попа и с этой импровизированной табуретки заглянул в незавешеные окна веранды. Потом спрыгнул и покачал головой:

— Все в абсолютном порядке.

Потом он проделал ту же процедуру и с окном в комнату. В доме действительно никого не было, так что вариант с дверью, запертой изнутри, сам собой отпал. Андрей обменялся с Павлом взглядом и вынес вердикт:

— Сворачиваем сельхозработы, тем более, что яблок уже набрали достаточно на три года вперед. По коням — и в Москву, звонить твоей приятельнице Анне. К тому же скоро начнет смеркаться, становится прохладно. Я прав, Павел?

Павел ограничился кивком и поспешил сообщить новости Милочке, которая давно уже сидела на голубом диванчике-качелях, установленном на полянке, и, похоже, одиночеством не тяготилась. Когда Павел подошел к ней, она не сразу это заметила, но внимательно выслушала то, что он ей сказал, и обменялась с ним поцелуем. Идиллия, блин! Павел пошел к машине и тут я увидела, как Милочка проводила его странным взглядом, в котором было что угодно — тоска, непонимание, загнанность какая-то, наконец, — только не нежность.

Интересно получается! Так можно смотреть на человека, с которым, например, собираешься расставаться, но не представляешь себе, как осуществить этот процесс, чтобы не было мучительно. Женщина, которая так смотрит вслед своему мужчине, не только любит, но и страдает. По определению. Этот взгляд невозможен там, где любовь безмятежная и взаимная. Тогда зачем она морочит Павлу голову, изображает из себя горлицу, воркующую со своим голубком? Разумеется, всегда кто-то любит, а кто-то лишь подставляет щеку, но подставляет же, черт побери, а не считает чувства партнера карой небесной. Нет, я решительно отказывалась понимать эту женщину.

Я обнаружила, что давным-давно курю не сигарету, а фильтр, и прекратила это занятие. Пора было собираться в обратный путь, и Павел, и Андрей уже пошли к своим лимузинам. А Милочка, похоже, опять замечталась и я решительно двинулась в сторону качелей. Что-то явно происходило с любимой женщиной Павла: до сегодняшнего дня я не замечала у неё тяги к уединению и грезам. Обычно она старалась держаться поближе к своему жениху, словно черпая силы в его поддержке. Впрочем — чужая душа, как известно, потемки.

— Что-нибудь случилось? — спросила меня Мила.

— Нам пора ехать. Мужчины ждут, пойдем.

— Уже? А я думала, мы тут побудем еще. Так хорошо!

Вокруг действительно было хорошо. Несколько сосен, сохранившихся на краю участка, наполняли воздух совершенно необыкновенным хвойным ароматом, от которого мы, городские жители, давным-давно отвыкли. Ярко-голубое небо чуть-чуть поблекло, готовясь к закату, но солнце ещё ярко освещало верхушки елей, на одной из которых блестела целая гроздь шишек — абсолютно неестественных в своей красоте. Где-то далеко прошумела электричка. Сейчас бы сидеть на террасе за самоваром, где горят шишки, уже отжившие свое на соснах и елках, вдыхать их изысканно-горьковатый дымок, любоваться на сад в осенних красках и вести неспешные беседы о смысле жизни. Или — просто молчать, вбирая в себя прелесть и покой природы, заряжаясь от неё жизненной энергией. В Москве такое времяпрепровождение никому из нас не грозило по определению. Нет, уехать от такой красоты можно было только в форс-мажорных обстоятельствах.