Одинокие ночи вдвоем

Получалось, что Дину мучили две проблемы: ее аллергия на Ананьева и растущая ненависть к дочери. Но если аллергию свою она все же скрывала, то есть ее причину (она же не хотела терять Ананьева), и понимала, к чему эта жертва, то свои чувства к дочери она уже смирить не могла – именно в ней она видела источник своих мучений. К тому же, рассуждала Дина, если бы, к примеру, Юдин склонил Олю к сожительству, то она непременно бы сбежала от него и, конечно же, пожаловалась матери. Оле ничего не стоило написать ей записку или письмо и отправить через Адама, бармена, через которого Дина пересылала ей деньги. Но Оля молчала, значит, с ней было все в порядке и ее новая жизнь ей была по душе. Больше того, прежнее беспокойство Дины об Оле переросло в другое чувство – теперь Дина считала, что Оля, помимо тех денег, которые ей шлет мать, пользуется и всеми теми благами, которые получает от Юдина. И выходит, что Оля устроилась в жизни куда лучше, чем сама Дина. Причем не прилагая к этому совсем никаких усилий. Ей не приходится содержать в чистоте и порядке целый дом, готовить с утра до вечера, стирать и гладить, а потом ублажать нелюбимого мужчину… Скорее всего, все обстоит как раз наоборот – это Юдин прилагает все силы, чтобы Олечка чувствовала себя комфортно, чтобы ни в чем не нуждалась, и, конечно же, не позволяет ей перетруждаться.

Только от представленного, от того, как Юдин старается во всем угодить Оле, как он трясется над ней, поскольку теперь у него, вдовца, появился смысл жизни, Дина испытывала чувство зависти и злобы на дочь. А потому она и мысли не допускала, чтобы встретиться с ней, увидеть ее довольное лицо.

Странное чувство испытывала она, вручая Адаму конверт с деньгами для дочери. Она отлично понимала, что тем самым откупается от Оли, и успокаивалась, поскольку визит в «Ностальжи» был для нее вроде посещения храма, где ей отпускали грехи. Конечно, не обходилось и без другого чувства, которое она гасила, давила в себе, растирала в пальцах, как сильный молодой и зеленый побег, – чувства вины. Однако именно это чувство подталкивало ее к рюмке. Нальет ей Адам рюмку-другую, и становится как-то комфортнее на душе. Словно мысли и эмоции складываются в ровную стопку, как свежевыглаженное белье в шкафу, – ни за что не стыдно, все в порядке, можно жить дальше… Конечно, не обходилось без вмешательства самого Адама – парня душевного, впечатлительного, эмоционального и доброго. Он не мог в силу своего характера не спросить, почему же она не хочет видеть свою дочь. И тогда под воздействием алкоголя Дина пыталась объяснить ему свои чувства, и ей было не все равно, поймет он ее или нет. В лице Адама она, находя нужные слова, словно оправдывалась перед всем миром за свое равнодушное отношение к судьбе дочери. Но если прежде, заходя в «Ностальжи», она улыбалась Адаму, как чуть ли не сообщнику, как человеку, который понимает ее, то со временем он стал ее раздражать одним своим видом – она уже сто раз пожалела о том, что, договариваясь с ним об услуге, заключающейся в передаче денег, рассказала о том, что эти деньги предназначены ее дочери. К тому же у нее появился страх, что Ананьев, далеко не глупый человек, прежде, чем примет решение жениться на ней, может попытаться нанять кого-нибудь, чтобы проследить за своей будущей женой, попытаться выяснить, не связывает ли ее что-нибудь с прошлым, нет ли у нее любовников и прочее. Ведь бывает же она в городе, и часто, и одна… Страх, что Ананьев узнает о том, что у нее есть дочь, вернее, страх, что он поймет, что Дина обманывает его, был настолько силен, что она ни при каких обстоятельствах не собиралась встречаться с Ольгой. Даже после того как ей позвонила женщина, представившаяся хорошей Олиной знакомой, некая Мария Орешина, которая попыталась уговорить ее встретиться с дочерью… И чего это чужие люди суют свой нос не в свои дела? Но звонок этот насторожил Дину, испугал…

Хотя потом произошло много чего совершенно другого, не связанного с ее отношениями с дочерью или Ананьевым…