Одинокие воины. Спецподразделения вермахта против партизан. 1942—1943

Крайне удивленными выглядели Хайнц и его парни, проезжая, как на параде, под носом у партизан, в самой их гуще.

По выезде из деревни Клаус прикинул, что прошло пять — восемь минут до того, как вторая группа партизан достигла, в свою очередь, места, где остановилась первая группа, и обман открылся. Он соскользнул с саней на дорогу, пропустил мимо себя колонну и оказался рядом с Хайнцем, который похлопал его по плечу в восхищении.

— К счастью, никто не знал тех, кто приедет, иначе не думаю, что мы смогли бы удрать. Ну… а сейчас?

— Они начнут нас преследовать… Поэтому надо продолжить движение. Особенно потому, что их добрая сотня, по-моему, и сейчас они разобрались, в чем дело. Я не считаю разумным играть в солдатики. — Клаус повернулся к Вольфгангу Ленгсфельду: — В твоем вещмешке имеется какой-нибудь сюрприз для задержки Красной армии?

Ленгсфельд посмотрел на него с укоризной:

— Видите ли, господин капитан… Если спешиться, сделаем все, что хотите, но на марше мы взлетим на воздух вместе с моими изделиями.

Оханье Заукена привлекло внимание Клауса.

— В чем дело? — спросил он.

— Я думал, он начнет выть как собака, и заставил его притихнуть.

— Не делай больше этого.

Затем они услышали отдаленные крики, несколько выстрелов, и Клаус понял, что не ошибся в своих расчетах. Партизаны бросились в погоню ровно через шесть минут.

— Как ты думаешь, наши люди смогут немного побегать рядом с санями, всего лишь несколько минут? Тогда мы поедем гораздо быстрее.

Сейчас не надо было сохранять молчание. Хайнц прокричал приказы. Наиболее крепкие из егерей, ухватившись рукой за сани, побежали, и скорость движения увеличилась.

Затем установили на санях пулеметы и стали ждать.

Вольфганг Ленгсфельд повернулся к Клаусу:

— У меня идея. Если мы подожжем какие-нибудь из своих саней, пламя напугает лошадей партошей. Может, выиграем немного времени. Положим в сани все, что может гореть, и запас бензина. Я добавлю несколько гранат… Будет большой пожар.

Хайнц передал приказ доставить на последние сани одежду, которая не использовалась, охапки хвороста и соломы. Было нелегко перемещаться от передних саней к задним и стараться побыстрее занять свое место в колонне.

— Господин капитан, что делать с нытиком?

Клаус подошел к Заукену и рывком вырвал кляп из его рта.

— Послушайте, Заукен. Вы можете пробежать несколько минут?

— Не знаю.

— Вам нужно это сделать, иначе вы взорветесь.

На мгновение тот сел, свесив ноги к обледеневшей дороге, затем, подгоняемый Клаусом, устремился к саням, ехавшим впереди. Поравнявшись с Заукеном, Штюмме сильно толкнул его в спину, и Заукен распластался на дощатом настиле саней.

Между тем Ленгсфельд приготовил свою горючую смесь. Он предложил всем отойти в сторону, оставив рядом с собой только Большого Мартина и еще одного солдата.

Когда все было готово, Большой Мартин с помощником обрезали поводки лошадей, которые прочно держали их недоуздки. Ленгсфельд, не прекращая бега и держась в стороне на дистанции примерно двадцать метров, швырнул две зажигательные гранаты. Сильный взрыв разорвал тишину, и большие сполохи красноватого пламени осветили дорогу. Затем коммандос без промедления последовали своим путем.

Головные сани партизан, очевидно, остановились. Лошади встали на дыбы и рванули в сторону. Опасаясь, что обочины дороги заминированы, русские тщательно проверили местность в стремлении обойти место пожара. Когда преследование возобновилось, они потеряли еще десять минут.

Коммандос быстро приближались к Алешенке. Люди, на грани истощения, побросали в сани все свое оружие, потом свои полушубки. Большому Мартину показалось, что его ноги превратились в лопасти ветряной мельницы, которые вращались сами по себе.

У первых изб Алешенки Клаус дал предупредительный сигнал, и люди повалились на снег, хрипло дыша и обливаясь потом.

На сигнал прибыли Ханс Фертер и Гюнтер. Врач начал поднимать людей пинками и заставил их одеться. Потом он занялся Заукеном, который неподвижно лежал в своих санях. Он клацал зубами и, казалось, бредил. Сочувствуя, Гюнтер велел двум солдатам отнести Заукена в лазарет. Те были настолько взбешены, что готовы были свернуть пациенту шею. Ханс Фертер приказал принести горячий суп, крепкий кофе, сахар и сигареты, поскольку сейчас не было сомнений в необходимости передышки. Было бы странно, если бы основная часть партизан подошла к деревне.

Яковлев хорошо продумал, как преследовать коммандос до конца, но времени до рассвета оставалось недостаточно, а ввязываясь в бой, он нарушил бы приказы из Москвы. Партизаны повернули назад, диверсионные проекты, задуманные на ночь, не осуществились.

На следующий день Гюнтер сообщил Клаусу, что у Заукена двустороннее воспаление легких и что, несмотря на сульфамиды, его состояние не очень обнадеживает. Нужно срочно предупредить отделение СД.

Когда об этом сообщили Хайнцу, он сокрушенно покачал головой:

— Умереть на носилках — вот все, что может сделать этот бедняга. Наконец-то мы от него избавимся. Но пожалуйста, Клаус, выбирай следующего кандидата лучше.