Одинокий

Было это относительно недавно. После этого разговора отец Иоанн немного успокоился. Парнишке он верил, не было в нём подлости, но вот мог что-нибудь сотворить по незнанию, по непониманию. Мужики бездельничали, буянили понемногу, хохмили, и он был таким. Так, побезобразничать, покуролесить. Откуда идея, чтобы палки летали и по башкам били? Так это у деревенских: чуть что – оглоблю в руки, и – в драку. За что драться, можно и не спрашивать. Бей, и всё. По деревне погонять кого, особенно приезжих – традиция. А история с колоколом? Тогда он уже падал. Парнишка ведь кран скопировал. А потом – храм, службы, проповеди и духовные беседы – он меняется. С братками он – браток, с начальником он – начальником становился, а с президентом? А с Богом?

Он берёт не внешнее, а то что, на сердце, что-то очень глубокое. Как банник стал помогать людям? Да так, приходят, наговорят ему, а он им про них самих – то, что у них в душе, и высказывал. Ты и знать не знаешь про себя ничего, а парнишка-то знает. И, самое главное, во зло не делает. Он сам вообще ничего не делает, только твоё второе «я» на свет вытаскивает и рассматривает его. Ты ушёл, и оно ушло вместе с тобой.

«Ну, Бог даст, выдюжим. А слова его, рассуждения – так это по молодости. Я ведь и сам этим грешил. В молодости мы все – революционеры, а к старости становимся консерваторами. Но ведь сообразил, что любые разрушения богаче не сделают, чужой смертью свою жизнь не удлинишь».

XII

Губернатор жил за городом. А что? Шоссе на европейском уровне, от работы до дома – двадцать минут. Из окон вид на реку, причал с катером, свежий воздух, рыбалка, рядом охрана, прислуга… Вначале как-то смущало, а потом привык: «Я – государство здесь». Привык к тому, что всюду сопровождение и внимание: на дороге, улице – только для тебя проход-проезд, остальные за красной линией; к лести, к заботе привык, и к тому, что всегда нужно помнить и соблюдать одно правило – знать, что хотят там, в Кремле. А ещё: «Не по чину не бери». Брать надо, но умей остановиться. А не будешь брать – не поймут, и к тому же рано или поздно – пенсия или опала, нужно иметь запасик на чёрный день.

А как без чёрных дней жить? Они всегда рядом ходят. Завод, например, был тем запасом. Помимо него, конечно, есть акции разных надёжных обществ, которые ему вручили, когда он в кресло губернаторское сел. И это был не подкуп, не проявление коррупции, как орут борцы с улицы, это гарантия лояльности чиновника государству. Но заводик был бы кстати, может быть, он – завершающий аккорд в песенке «Моя карьера». Соболев, сволочь такая. Как устранить конкурента, вопрос.

Сюжет о поездке архиепископа в село Серебряная Долина он смотрел внимательно, пытаясь угадать старца. Неловкая слеза Соболева его не возмутила: «Актёришка сраный. Но где старец? Какой он? Не показывают. Скрывают. Значит, серьёзная фигура. С серьёзными людьми у нас серьёзный разговор будет. Надо ехать, пока не поздно. Повод, повод, повод… Развитие туризма, помощь селу… Нет, поддержка в строительстве монастыря. Как-то так. Как бы загляну. Поеду куда-нибудь и загляну».

Базаров смог вырваться из тисков повседневных забот только на следующий день. До села в сопровождении машины ГИБДД домчались быстро. Виктор Константинович не был здесь никогда, но село было приятно даже издалека: зелёное, на высоком берегу, внизу – река, озеро, лесочки. Простор.

Церковь стояла чуть поодаль от села, на въезде. Проехать мимо неё было невозможно. «Наверное, с колокольни всё далеко видать. Если пулемёт туда поставить, то всё село под прицелом», – подумал губернатор, а зачем про пулемёт – не понял, так, пришло в голову, и всё.

Подъехали к ограде. Никто не встречал. Никого не предупреждали, а непривычно, и стало задевать. Привык, чтобы все – на вытяжку. «Хорошо, и вид, и воздух. Ограда. Красили кое-как. Вон сколько краски поналивали на землю. Не умеем аккуратно, бережливо. Даже в церкви, – тексты, будто бы старая пишущая машинка в голове застучала, ещё из комсомольской жизни. – Понесло меня, у-у-у, как понесло. И тексты всё идиотские. Старею».

Губернатор подошёл к высокому крыльцу церкви и поклонился, перекрестившись. Гаишник, стоявший у калитки, зевнул, даже не прикрыв рот ладонью. «Вот вам народ, – продолжало стенографировать. – А что ему, менту, один губернатор, другой. Так, наверное, думает. Или вообще ничего не думает… Нечем». Он обошёл храм. Никто не вышел, не поинтересовался: «Кто приехал, что надо?» Никого. Тишина. Только ветер завывает где-то в колокольне, в щелях.

– Может, найти кого? – крикнул невыспавшийся гаишник.

– Не надо. Не надо никого искать, – ответил Виктор Константинович. «Уже нашёл, – подумал он, увидев быстро идущего к храму человека в сумками. – Наверное, монах».

Это был монах Пётр, он возвращался из магазина с продуктами. Привыкнув к частым приездам гостей, Пётр не смутился и раскланиваться не стал: «Ну, приехал и приехал. Что людей смущать. Надо будет, спросят».