Одинокий Демон – 2. Студентус вульгарис.

А сама так глазами к ним и приклеилась.

– Голой пойдешь? – поинтересовался я.

– В смысле,… голой? – не поняла она.

– Без украшений? На императорский бал без брильянтов – это все равно, что голой прийти. Слышала, брильянты – лучшие друзья девушек?

– Не слышала… – растеряно ответила Стефи, отрицательно помотав головою, – но у меня ведь свои есть…

– Ты меня, конечно, извини, но то, что я у тебя видел, в этом только в университет на занятия ходить, но никак не во дворец. Засмеют!

– Да…? – набычилась Стефи, наморщив лоб, – они, конечно, не такие дорогие, как твои… но тоже красивые и они мне нравиться!

– Слушай, давай ты не будешь сушить мне мозги! Скажи – ты мне доверяешь или нет? Как другу. Доверяешь или нет?

– Конечно!

– Тогда возьми и примерь! И не доставай меня. У меня просто бездна сил уходит на борьбу с твоим упрямством! Считай, что я дал тебе их поносить. Снял с себя и дал тебе поносить. Потом заберу.

– Ты что, сережки носишь? – обалдело посмотрела на меня Стефи.

– Вот пообщаюсь с тобой еще немного и начну! Высушишь мне мозг до конца, надену серьги и начну в них бегать, – делая "страшные" глаза ответил я, – меряй, давай!

Серьги подошли отлично. Нежные такие. Как раз к её шейке. Стефи была в восторге. Но на занятия она их ни разу не одела. Может, носила только у себя, чтобы не давать повода сплетням. Ну, её дело. Мне так все сплетни – побоку. А насчет серёжек, Стефи подала мне хорошую мысль.

– Что-то совсем я запаршивел…, – сказал я, вслух критически разглядывая свое отражение в зеркале, – ни перстенёчка на пальце, ни клипсы в ухе… и шея голая! Прямо нищебродство какое-то! Мне же тоже в чем-то к императору идти надо! Да и так, просто ходить… Прям действительно, как голый!

Короче, сережка с черным камнем в правом ухе, такая же какую я носил на Земле, вызвала фурор не только у Стефании, но и у всего коллектива студентов и преподавателей. Меня все тайком, но с интересом разглядывали. Забавно, но серьги в ушах тут тоже носили мужчины особого вида – "не такие как все". Причем ношение их прилюдно, было, чуть ли не на грани скандала

Та ладно! – махнул я рукой на это обстоятельство, – у меня же не две, а одна! Пусть только кто попробует назвать меня вслух "особенным"! Вызову на дуэль и заоргазмирую до смерти! Будет валяться на земле воя от восторга и схватившись за свое беспокойство обеими руками, пока не сдохнет. Мне нравится? Нравится! Значит мнения остальных – лесом!

Но народ на рожон не лез, только приглядывался. Похоже, моя серёжка не совпадала с моим поведением в салоне мадам Мари. Одно с другим не сходилось. Вот все и задавались вопросом – а где, собственно, правда? Забавно, конечно, но пускай мучаются. Не собираюсь ничего объяснять… Это их проблемы и сомнения. А на вопросительный взгляд Стефании, я ответил, пояснив: Мозги ты мне усушила! Почти совсем. Как будет совсем – вторую сережку одену!

Еще я обзавелся двумя перстнями на каждую руку. Один с большим ярко-красным агатом, а другой – с голубым сапфиром. А сам металл колец велел ювелиру сделать черным. Антуражненько вышло…

С мелодией для танго все оказалось гораздо проще, чем я себе представлял. Естественно, что такой музыки тут отродясь никто не слышал. Мысль о том, что что-то можно по-быстрому насвистеть императорскому оркестру, и он что-то там приемлемое нам сбацает за пару минут, была не то что утопической, а просто глупой.

– Где взять? – спросил я вслух сам себя, имея в виду исполнителя.

– Элементарно, Ватсон! – через пару секунд произнес я, найдя решение, – кто будет играть на балу? Оркестр! Ну, так значит, он танго и исполнит! Ах, он не знает мелодии, говорите? Не знает? Научим! Делов – то!

Я навел справки, собрался, надел мантию целителя, подхватил под мышку гитару и отправился на поиски главного дирижёра императорского оркестра. Поначалу Рудольф Кюндингер, так его звали, отнесся ко мне настороженно. Однако, надетая на мне зеленая хламида, плюс излучение дружелюбия в ментале, плюс белозубая улыбка, быстро сломали лед недоверия. Особо не кривя душой, я рассказал ему, что я иностранец, волей судьбы оказавшийся здесь, вдали от родины. И поскольку я чуть ли не с детства занимаюсь музыкой, то могу предложить маэстро несколько новых мелодий, которых (о, я уверен!) тут никто и никогда не слышал.

– Как вы меня назвали? – осторожно спросил Рудольф, вопросительно вытянув шею.

– Маэстро – уважительно-почтительное обращение к мастерам музыки, – пояснил я, – просто у меня на родине к ним обращаются так.

– Ну, вы мне право льстите, молодой человек, – ответил дирижер, но я чувствовал, что он весьма доволен, – и что же это за мелодии?

Я, молча, расчехлил гитару, и слегка подстроив ее, исполнил пару мелодий, которые, как я знал, неплохо звучат в исполнении струнного оркестра.

– Весьма и весьма интересно…, – выпятив губу, задумчиво произнес Рудольф, когда я закончил, – однако это только гитарный вариант. Для того, что бы это исполнил оркестр, придётся еще весьма и весьма много поработать…