Одинокий друг одиноких

Так весело иногда, о мой Друг,
так весело иногда До и После
перегороженной свалки,
которую называют жизнью.

Бесы скачут передо мной

и бесятся,
жутко бесятся, потому что
впустую все у них получается
и смешно.
В глаза мне лезут напрасно —
в упор не вижу.
Вопят в уши зря — вплотную не слышу.
Удары наносят безрезультатно —
я принимаю их,
как зеркало принимает тьму:
нечего отражать.
О, как душа моя бесит бесов!
Я им сочувствую,
но ничем помочь не могу,
просто знаю их,
просто знаю.

Так весело иногда, о мой Друг,

иногда так весело… До и После…

Да, это война, Друг мой. Против насильника, против хищника и людоеда во всех обличиях,

Против лжизни. За возможность доверия. За выживание души. За большее, чем выживание.

Мне вечерами нынче неохота
настраивать струну на злобу дня.
Пусть в продуктовой лавке патриота
посуда перебьется без меня.

Пускай со сладострастием микроба

деньгастый жлоб живет сейчас и здесь.
Жлобу лафа, жлоба лобзает злоба,
и он умрет — всегда, везде и весь.

А мне бы что с деньгами, что без денег

свести вничью со временем игру.
Я над собой трудящийся бездельник,
по сей причине весь я не умру.

Ген подлости ревет и торжествует,

на Вечность и Бессмертие плюя,
поскольку таковых не существует!
«умри сегодня ты, а завтра я».

Ему, однако, что-то обещают

невидимые струны бытия
и прозорливой солью угощают:
посмотрим, завтра очередь твоя…

Дозволь мне, Боже, взгляд сосредоточив,

любить сегодня, завтра и вчера,
и зажигать свечу на праздник ночи,
и доживать с надеждой до утра.

куда делся простой народ

Люблю помогать шахтерам, швеям, литейщикам, слесарям, бабушкам исчезающего деревенского образца. Интеллигенты, аристократы духа встречались всегда среди всех сословий. Но вот сословий-то уже почти не осталось.

Так называемый простой народ не был простым никогда. Не было человека, не загруженного историей и не искривленного современностью. Были охотники, земледельцы, ремесленники, мужики и дворяне, образованные и необразованные, но не было бескультурных.

Необразованные несли из века в век свою почвенную культуру. Это были местные люди.

Глобализация перетапливает их в повсеместных. Время стремительно погребает остатки почвенности — их накрывают и поглощают общечеловеческие реалии.

Сегодня «простым человеком» мы можем считать разве что ребенка до года. Далее перед нами уже человек современный и сложный.

Во множественном числе человек этот образует массу не помнящих родства, не имеющих ни сословных, ни профессиональных, ни духовных традиций людей, все более повсеместных по культуре, все более местных по интересам и все более одиноких. Все мы теперь — всемирное профаньё, с некоей долей принадлежности к своему времени и пространству.

И внук крестьянина, и потомок царского рода имеют ныне равную вероятность осесть в категорию тех, за кем русская литература с прошлого века закрепила наименование обывателя.

Обыватель практически одинаков в Китае, в России, в Дании, в Танзании, в Сирии… Он занят собой: своими нуждами, своими проблемами. Как и в прошлые века, мечется между духовностью и звериностью, рождает и свет, и тьму… И одинок, все более одинок.

Два ящика, радио и телевизор, довершают уничтожение природного люда с самобытной культурой и интеллектом, не поврежденным общеобразовательным пойлом.

Третий ящик, интернетный компьютер, — уже Человек Человечества. С ним каждый обыватель — клетка Единого Мозга, входящая в огромное число связей и общностей.

Планетарный Мозг… С его призрачной действительностью мы еще не успели соотнести свою смертную плоть и бессмертную душу.

Теперь космоорганизм по имени Человечество выживет или нет в зависимости от того, сможет ли Общий Мозг собрать нас воедино, развив каждого и придав высшее назначение.

И себе Человечество должно придать высшее назначение, поняв Смысл Вселенной.