Одинокий мужчина

— „Нет Бомбе!“ — зачитывает он слоган на его значке, и Бадди, не раз слышавший это от Джорджа, счастливо улыбается:

— Так точно, Сэр!

Миссис Нетта Торрес жаждет узнать, не послужила ли прототипом для Гонистера какая-то реальная английская деревня. Джордж понятия не имеет. Он только знает, что в последней главе, когда Обиспо, Стойт и Вирджиния выехали из Лондона в поисках Пятого Графа, они двигались в юго-западном направлении. Так что, вероятно, Гонистер находился где-то в Хэмпшире или Сассексе… Но понятно, что вопрос был лишь предлогом. Заговорила она об Англии для того, чтобы поведать, какие незабываемые три недели она провела там десять лет назад! Хотя большую часть в Шотландии, меньшую в Лондоне.

— Каждый раз, когда вы говорите с нами, — вещает она, с энтузиазмом сверля Джорджа глазами, — у меня в ушах звучит тот дивный, как музыка, акцент. (Джорджу страшно хочется узнать, кокни или Горбалз?)

Она интересуется, где он родился — но об озвученном месте она впервые слышит. Пользуясь ее озадаченностью, он прерывает тет-а-тет.

ИНОГДА полезная штука свой кабинет; можно скрыться от миссис Торрес. Мистер Готтлиб как всегда на месте.

Готтлиб пребывает в большом возбуждении, он только что получил из Англии новую книгу одного оксфордского мэтра о Фрэнсисе Куорлзе. Готтлиб скорее всего знает об Куорлзе не меньше того мэтра, но Оксфорд за его спиной повергает в священный трепет беднягу Готтлиба, уроженца убогого района Чикаго.

— Теперь я понимаю, — говорит он, — что без должного происхождения подобную должность не получишь.

Джордж же с тоской заключает, что предел мечтаний этого человека — занять место никчемного коллеги, чтобы затем всю жизнь гробить себя невыносимо желчной язвительной писаниной.

Подержав в руках книгу, с должным уважением полистав страницы, Джордж решает, что пора обедать. Выходя из здания, он видит Кенни Поттера и Лоис Ямагучи, сидящими на траве под самым чахлым из саженцев с дюжиной листьев. Трудно выбрать место нелепее, но возможно именно поэтому Кенни и сидит здесь. Как дети, играющие в жертвы кораблекрушения на берегу атолла в Тихом океане. С этой мыслью Джордж улыбается им. Они тоже улыбаются, Лоис смеется своим застенчиво-японским личиком. Джордж, словно пароход, без остановки проходит мимо их атолла. Лоис понимает это, поэтому изящной узкой кистью руки радостно машет ему так, как люди машут плывущим мимо. Кенни тоже машет, но вряд ли с пониманием; он просто подражает Лоис. Но все равно, этот обмен любезностями смягчает сердце Джорджа. Он снова машет им; для старого парохода и юных изгоев это обмен приветствиями, а не сигнал о помощи. Они не лезут в душу, и не навязываются. Просто желают всего хорошего. И снова, как у теннисного корта, Джордж ловит тепло и яркость красок, только сейчас это спокойное, греющее чувство. Улыбаясь своим мыслям и не оглядываясь, он под всеми парами направляется в сторону кафетерия.

Но скоро слышит за спиной:

— Сэр!

Обернувшись, он видит нагоняющего его в своих бесшумных кедах Кенни. Джордж ждет, что Кенни спросит, скажем, какую книгу они будут читать на следующем уроке, после чего уйдет. Но нет, тот идет рядом, подстраиваясь под его шаг, и говорит будничным тоном:

— Мне нужно сходить в книжный магазин.

Он не спрашивает, нужно ли Джорджу в книжный магазин, а Джордж не говорит, что туда не собирается.

— Вы когда-нибудь пробовали мескалин, Сэр?

— Да, как-то в Нью-Йорке. Лет восемь назад. Тогда не было каких-то ограничений на его продажу. Я просто зашел в аптеку и заказал нужное количество. Они раньше о нем и не слышали, но через несколько дней я заказ получил.

— А у вас были видения — типа всей этой мистики?

— Нет, видений, как вы это называете, не было. Сначала меня мутило, как в море. Но не сильно. Так мог чувствовать себя доктор Джекилл, когда впервые принял свое зелье… Потом все вокруг расцветилось ярчайшими красками, но тебя не заботит, почему никто этого не замечает. Помню, я подумал, увидев на столе в ресторане немыслимо красную дамскую сумочку — это что-то чудовищное! Лица людей превратились в разоблачающие их сущность грубые карикатурные подобия. То есть сразу становилось ясно, что вот этот — индюк надутый, другой сейчас лопнет от страха, третий напрашивается на драку. Но были и светящиеся красотой лица тех, в ком нет страха или злобы, кто принимает жизнь такой, какая она есть… А потом все вокруг обрело необычайный вес и объемность — шторы, словно вылепленные скульптором, ставшая объемно-зернистой древесина, и словно ожившие цветы. Помню горшок с фиалками — они не двигались, но очевидно, что могли бы. Каждый цветок — словно тянущаяся вверх змейка, замершая на своих кольцах… Затем, в апогее воздействия, стены — все вокруг — казалось, обрело дыхание, а структура дерева текучесть, словно это жидкость… Затем постепенно все вернулось в норму. И никакого похмелья впоследствии. Я распрекрасно себя чувствовал, и с удовольствием поужинал.

— И вы больше не принимали его?