Одинокий некромант желает познакомиться (СИ)

Коридор был пуст и сумрачен. Поблескивали металлом таблички на запертых дверях. Темная ковровая дорожка казалась почти черной. Слабо шевелились шторки на окнах. Захотелось вдруг воздуха, нестерпимо, так, что Анна поняла, что еще немного и задохнется. Она попыталась открыть окно, но не вышло.

Дышать.

В груди полыхнуло болью, а воздух, окружавший Анну, сделался густым и тягучим. Она метнулась к другому окну, к третьему…

Не выходит.

Горло сдавило. И каждый вдох давался с трудом. И Анна понимала, что времени у нее почти не осталось, почти… вдруг рама вместе со стеклом захрустела, поддаваясь. И Анна, чувствуя, что времени вовсе не осталось, налегла на нее всей тяжестью своего тела. Хруст усилился, посыпалось стекло и вдруг что-то ухнуло, рухнуло под нею, вываливаясь в темноту, унося с собой саму Анну.

Она хотела закричать.

Не успела.

Замерла, еще силясь удержаться, но понимая, что вот-вот провалится в эту безоглядную, беспросветную тьму.

Она слышала далекий рык.

И боль, пронзившую запястье, ощутила.

Был рывок, опрокинувший ее на спину. Чьи-то встревоженные голоса. Грозный рокот Аргуса… и кажется, она смеялась. Сидела на полу, прижимая к груди разодранную руку, и смеялась, смеялась, счастливая от того, что жива.

— Целителя, — этот голос оборвал смех.

Анну подняли.

И кажется, Аргус замолчал, признавая право этого человека прикасаться.

— Самоубийц только не хватало…

…она услышала это четко и удивилась. Кто самоубийца? Она? Анна и не думала, не собиралась… смех сам собой угас, сменившись болью в руке. А еще страхом от понимания, что она и вправду едва не погибла. Но… как?

Целитель, невысокий благообразного вида господин, с рукой управился на раз.

— Будет болеть, — предупредил он, косясь на Аргуса, который вел себя на редкость смирно, хотя и взгляда с чужака не спускал. И в нечеловеческой этой внимательности виделась Глебу тень разума.

— И капельки успокоительные все ж примите, — закончив перевязку, целитель тщательно вымыл руки, взмахом руки отпустил полового с рукомойником и полотенцами. Он натянул белоснежные перчатки. Поправил манжеты на рубашке. — Хорошие капельки. Многим дамам помогают.

— Я не собиралась… покончить с собой, — тихо произнесла Анна, которая выглядела растерянной и несчастной. В светлых волосах ее блестели мелкие осколки стекла, и надо бы попросить, чтобы помогли его вычесать.

А еще умыться.

И… должна же быть горничная в вагоне? Или хоть кто-то…

— Конечно, конечно… не собирались. Но порой и такое бывает, что человек не собирался, а оно как-то вдруг да и вышло… само собою… женский пол весьма впечатлителен. Порой диву даешься, что творится в прекрасных головах, — целитель поклонился. — Утречком я вас еще проведаю и рекомендации выпишу. Воспоследуйте, будьте уж любезны… и вы, милейший, приглядите за вашей… родственницей.

Он коснулся пальцем цилиндра, который в нарушение всех писаных и неписаных правил снимать не стал. И поклонившись низко, правда, в том Глебу привиделась скрытая издевка, отбыл.

А капли остались.

Флакон темного стекла, перевязанный на горлышке синей лентой, на которой крепился бумажный квиток. Лента была завязана бантиком, и это отчего-то раздражало.

— Я… действительно не собиралась, — Анна подняла руку и коснулась горла. — Я… просто не спалось. Я решила выйти… пройтись.

Глеб решился и вытащил-таки серебристую искру стекла из волос.

— Простите…

Она кивнула.

— Там стало нечем дышать. Я не знаю… раньше со мной такого не бывало. Просто вдруг… я поняла, что вот-вот задохнусь. Я хотела открыть окно, но все были заперты.

— Они изначально не открываются.

— А это… — Анна будто его не услышала. — Оно вдруг пошатнулось, и я решила, что могу выдавить, что… мне просто нужен был воздух, а окно вдруг… вниз… и я следом. Я… я не знаю. Он меня спас.

Спас.

Несомненно. И уже за это Глеб был готов простить твари ее ехидную ухмылку.

— Я уже… потом. И смеялась почему-то. Не понимаю.

— Позволите?

То, что Глеб услышал, ему совершенно не понравилось. Он коснулся бледной шеи, на которой тоже виднелась царапина. Ее целитель не стал ни убирать, ни мазать, и царапина уходила куда-то вниз, под ворот ночной рубашки.

Синеватая кожа.

Бугорки позвонков. И тьма, которая все так же спит. Проклятье по-прежнему росло, но медленно. И оно, пусть и вцепившееся в позвоночный столб, не поднялось выше третьей пары ребер. Стало быть, проблемы с дыханием не от него.

А… от чего?

Искр в волосах было много. И выпутываться они не желали.

— Что вы делаете? — поинтересовалась Анна.

— Стекло выбираю. Я попрошу сестру, чтобы помогла вам…

— Не стоит.

— Спать со стеклом…

— Не уверена, что я хочу спать, — она зябко повела плечами. — Знаете, я… понимаю, что умру. Что давно должна была умереть, однако как ни странно жива. Но это долго не продлится. Еще месяц? Или год?

— Скорее пару лет, если ничего не делать. Как ни странно, ваше проклятье довольно спокойно…

Он заставил себя сосредоточиться не на искрах стекла, не на прохладной коже Анны, но на темноте, которая окружала ее мягким облаком…

Редким облаком.

Почти истаявшим.