— Нет, — Глеб прервал откровения, которые изрядно портили завтрак. Или уже обед? — Про сам город… может, что-то новое происходит? Или должно произойти?
— Новое? — женщина прикусила губу и задумалась. — Да… чего тут нового быть может? Разве что… говорят, что скоро от Хельгиной косы в море ходить неможно будет. Там вроде как градоправитель землю прикупил, строить чего будет, а чего — никто не знает.
Она отвернулась и загремела посудой, показывая, что разговор окончен. А Земляной выразительно приподнял бровь.
Строить?
Еще бы глянуть, где эта самая коса находится. Только имелось у них еще одно дело, которое дальше было невозможно откладывать.
— Дед ответил? — спросил Глеб тихо.
А Земляной покачал головой.
Плохо.
Очень плохо.
Что-то подсказывало, что без деда они не справятся.
В подвале было по-прежнему тихо и прохладно. Остался на полу старый круг, и стоило бы нанять кого для уборки, но…
…если ненависть и вправду сильна, то не пойдут.
Даже за двойную плату не пойдут.
Побоятся.
И их с Земляным бояться будут меньше, чем своих.
— Кровь?
Глеб подал шприц.
— Запасливый ты, как погляжу… — Земляной закатал рукава рубашки.
— Может, я?
— У меня легче выйдет, да и… надо куда-то потратится, а то ж… знаешь, давно на меня собак не спускали. И главное, матерые такие… волкодавищи. А ведь я к ним со всей душой.
Чертил Земляной быстро, почти не глядя на рисунок.
— …и проклятьем… а один старикашка обозвал отродьем… мол, не зря нас раньше жгли. Плохо, что пожгли не всех. А главное что? Главное, у самого у меня такая же мыслишка…
Круг замкнулся.
Пара простых печатей стабилизировала контур.
…вызов духов по крови — заклятье простое, но как и многие иные, требовало оно немалой сосредоточенности и силы.
— Брось, — Глеб раскрыл кофр и вытащил плотный восковой мелок, которого оставалось едва ль на полпальца.
…а ведь расходники заказывать пора, потому как учеба учебой, но не обычным же мелом им рисовать.
— Почему? Вот, подумай, не было бы… отца, то и та деревня уцелела бы. И те девочки, которых он… мама опять же… мне бы не пришлось убивать…
— Тебя бы вообще не было.
— А то… и в этом есть своя прелесть.
Земляной вытер ладони о штаны.
— Не было бы ни тебя, ни меня… ни проклятий.
— Проклятья бы остались, — возразил Глеб, замыкая защитный контур. — Симонов наглядно доказывает, что присутствие или отсутствие темных никак не сказывается на концентрации и распространении силы. Так что, проклятья бы остались, и нежить, и многое иное…
Земляной лишь фыркнул и поинтересовался:
— Ты скоро?
— Уже.
Капля крови в центр круга, из которого Земляной выходит, замыкая поспешно. Капля тьмы вливается в контур, наполняя его темной силой. И дышать сразу становится тяжело.
Тьма Земляного особая.
От нее остро пахнет кладбищенской землей и склепом, она наваливается, всякий раз пробуя на прочность, пугая, и получив свое, отступает, но недалеко. Она колышется за краем печати, разглядывая Глеба сотней глаз нежити.
— Твое присутствие, к слову, вовсе не обязательно.
Тьма ластилась к ногам Земляного, послушно сплетаясь в узор печати.
— Ага.
— И если хочешь, я ее придержу.
— Не стоит.
Одна мысль о том, чтобы переступить границу, оказавшись рядом с Земляным без защиты, была крайне неприятна.
Тот кивнул.
И заговорил.
Он читал заклятье нараспев, слегка растягивая гласные.
…нельзя же быть таким идиотом? — тьма зашелестела, выволакивая на волю воспоминания. — Или можно? Не способность запомнить элементарное…
Пальцы дрогнули и на коже вспухла алая полоса.
Это просто игра разума. Собственное тело все еще подчиняется Глебу.
…так ли он в том уверен?
…он ли не знает, с чего все начиналось? С малых приступов безумия, в которые отец не верил. Разве способен он на подобное?
Тьма знает.
Она сгущалась.
Она наваливалась, она шелестела…
…камни катятся в разверзтую могилу. Земля здесь сухая, серая, она рассыпается прахом ушедших, и только камни сыплются вниз, беззвучно. Они соскальзывают с раскрытой ладони.
И Наталья поворачивается.
На лице ее усталость. Губы шевелятся, но Глеб опять не слышит. И прикосновения не ощущает.
Дышать.
Ему приходится заставлять себя дышать. Снова и снова.
…на левой щеке Натальи свежий рубец. Он уходит под белый кружевной воротничок, который несколько оживляет траур черного платья.
— Ты виноват, — шепчет тьма, подделывая очередной голос. — Это ты виноват… опоздал… сбежал… ты виноват-виноват-виноват.
Сестра отворачивается.
И уходит.
…утром она наймет экипаж, чтобы навсегда покинуть родное поместье. И год не будет отвечать на письма, и лишь перед постригом скажет…
…и то лишь затем, чтобы попросить перевести ее долю наследства на счет монастыря Всеблагой Девы.
Тьма рассмеялась, отпуская.
Она была сыта, а потому не стала мучить его долго, позволив сделать вдох.
…Наталья до сих пор не ответила.
Ответит ли?
Почтеннейшая ныне мать-настоятельница, которая вспоминала о брате дважды в год. И говоря по правде, лучше бы вовсе не вспоминала. Но слишком мало у Глеба осталось родни, чтобы отвернуться от редких этих писем.
А деньги… единственное, чего у него было с избытком, так это денег.