Одинокий некромант желает познакомиться (СИ)

Светлые волосы слегка растрепаны, но в том Анне видится хитрый замысел личного куафера. Светлые глаза кажутся выцветшими, как осеннее небо, но это отнюдь не недостаток.

Светлая кожа.

Светлые брови.

И светлая же ясная улыбка.

— Мы не были представлены, но, надеюсь, вы простите мне некоторую вольность? — он прижал руку к сердцу и поклонился. — Олег.

— Анна…

Он и двигался мягко, плавно, завораживая этой плавностью. И силой, что окутывала его фигуру.

— Я слышал от вас от моей сестры. Надеюсь, она не слишком вас утомила? Ольга порой потрясающе бесцеремонна. Ее избаловали до невозможности…

— Можно подумать, его не баловали, — произнесла Ольга очень тихо и вздохнула. — Извините, но я и вправду несколько… задержалась.

— Однако быть может, и к лучшему, — Олег больше не делал попыток прикоснуться к ограде. — Мне давно хотелось познакомиться с вами. Ольга столь живо рассказывала…

Ветер чуть коснулся щеки его и отпрянул, закружил над головой, раскидывая бабочек, которые посмели приблизиться.

Ветер пах сандалом.

И мужчиной. Совершенно посторонним мужчиной, который разглядывал Анну пристально и… это было неприлично.

Неправильно.

— Не смотрите ему в глаза, — посоветовала Ольга. — И скоро привыкнете. Это только поначалу оглушает, а потом… ничего. Такое вот наследство. Досталось.

— Ольга, нам пора.

— Конечно, — она тронула калитку. — Выйти получится? Спасибо. И… быть может, вы к нам заглянете? На чай?

— Вечером, — поддержал Олег. — Думаю, матушке будет любопытно встретиться с вами…

— Ага… она любит встречаться с теми, кто мне интересен. И напрочь этот интерес отбивать. У них ко мне… но вы приходите. Думаю, вами она подавится.

Анна сомневалась, но почему-то кивнула.

Глава 26

Глава 26

…утром мальчишки подрались.

Глеб не знал, что именно стало причиной. Мрачность Калевого, который после вчерашнего вечера, проведенного на кухне, держался подчеркнуто отстраненно, зато потребовал к оладьям нож и кленовый сироп.

Язвительность Ильи.

Тихое шипение Миклоша, смолкавшее, стоило в поле зрения появиться Глебу.

Он и сам спал плохо, а потому был раздражен и, стоило признаться, не внимателен. И пропустил слова, после которых Богдан и Илья покатились по грязному полу.

…зазвенели тарелки.

И банка с сиропом оказалась на полу, добавляя грязи. Кто-то охнул, кто-то свистнул. Арвис поспешно забрался на подоконник, в который впился отросшими когтями. Два горшка с геранью — сдается, появились они лишь вчера, при этом полетели на пол.

— Хватит! — рявкнул Глеб.

Не услышали.

А в руке Ильи появился нож, который…

…он успел раньше. Клинок был слишком короток, а Илья — неумел, и нож, пробив куртку, лишь полоснул по ребрам, заставив Богдана лишь крепче стиснуть руки на горле врага.

— Хватит! — Глеб перехватил руку с ножом, стиснул и, кажется, захрустела кость. Но Илья не разжал пальцы, оскалился лишь и зарычал.

Глухо так…

…ведро воды окатило прежде всего Глеба, а уж потом потекло по лицу Богдана, смывая маску ярости. И Илья отряхнулся, вдруг обмяк и вздохнул:

— Переборщил, да? — он сполз с противника, и Глеб отпустил его.

Звякнул нож.

Завозился Калевой, пытаясь встать.

Никто не плакал, кроме разве что Шурочки, который забился в угол и оттуда следил за остальными. Из круглых синих глаз катились слезы, но при этом Шурочка продолжал жевать блинчик, время от времени опуская руку, чтобы макнуть в лужу кленового сиропа.

— Вижу, вам и вправду помощь не лишней будет.

Этот парень был высок.

Широкоплеч.

Лыс. И голову его сложным узором покрывали шрамы. Они начинались над левой бровью, поднимались выше, на темя, где разбегались в стороны. Правое ухо почти отсутствовало, левое было характерно смято.

Борец, стало быть.

За спиной его печальной тенью маячил Земляной. Что характерно, с тазом в руках. С пустым тазом.

— Встали, — сказал гость вроде и негромко, но Шурочка икнул, сунул за щеку остатки блина и вскочил. Поднялся Богдан, трясясь всем телом. Вытянулся в струнку Илья…

И Глеб отряхнул холодную воду с волос.

— Стало быть, это вы…

— Стало быть я, — парень протянул руку. Шрамы покрывали и ладонь, а от мизинца остался обрубок в полторы фаланги. — Васин.

— А звать как?

— Васин, — уперто повторил он, но тише добавил. — Христодула… бабка моя, сказывают, очень верующей была.

— Стало быть, Васин.

Разговаривать в мокром костюме, к локтю которого прилип раздавленный блин, а рукав пропитался водой и кленовым сиропом, было несколько неудобно.

— Останетесь?

— Если оставите.

— Справитесь?

Щека, исполосованная шрамами, дернулась, и улыбка вышла столь же кривой, сколь и многообещающей. Шурочка икнул, едва блином не подавившись, а вот Игнат забрался под стол, где и замер, притворяясь, что его здесь вовсе нет. Сашка же уставилась немигающим взглядом, и тьма ее заклубилась, пришла в движение, готовая выплеснуться почти сформированным проклятьем.

— Стоять! — Глеб успел перехватить силу, сдавил, загоняя в хрупкое детское тельце. И Сашка скривилась от боли, но не заплакала.

— Амулетика только дадите какого. Мирка обещался, — на всякий случай уточнил Васин.

— Он вам…