Одинокий некромант желает познакомиться

Есть темные, почти черные. Комплект, поднесенный Никанором на пятнадцатую годовщину их свадьбы. И примеряла его Анна всего-то пару раз, но с платьем не сочетается, да и при дневном свете жемчуга будут казаться серыми, больными.

Она вздохнула и с сожалением отодвинула шкатулку.

Там были где-то и рубины, и тяжелые украшения из янтаря, исполненные в народном стиле, что было модно лет этак десять тому.

Фероньерки. Фермуары. Шифры, усыпанные мелкими каменьями. Подвески-банты и крученые запястья. Надо будет вызвать кого, чтобы переписали это добро и разложили, как принято, по футлярам. А футляры отправить в банк, поскольку это как раз разумно.

Изумруд покачивался на тонкой цепочке.

В темной зелени камня тонул свет, и сам камень казался почти бездонным. Подумают… Какая разница, что о ней подумают. Анна вдруг поняла, что она совершенно точно не понравится соседям. Так к чему оно?

Она угадала. Ее платье. Ее украшения.

Сама она со своей тростью и проклятьем никак не вписывалась в молчаливое великолепие этого дома. Он же, еще помнивший времена иные, куда более простые, как и нрав прежней хозяйки, стремительно менялся. Обнажились мраморные полы, засияли. И лестница будто бы стала шире, выше. Легли у подножия ее мраморные звери, на которых Аргус поглядывал с явным неодобрением.

А под потолком воссияла хрустальная люстра.

Здесь и пахло иначе: лоском и воском, свежестью и самую малость – дорогим табаком.

– Интересно, – сказал Глеб, которого вовсе не приглашали, но теперь Анна лишь порадовалась, что решилась просить о сопровождении.

И пусть эта просьба вновь же нарушала неписаные правила, но ей было спокойней.

Цокали по паркету – надо же, дубовый и выглядит отнюдь не вчера положенным – когти Аргуса. Мягко касалась дерева трость Анны. И на них, таких невероятно жалких, с немалым интересом взирали сановитые предки хозяев дома.

– Очень интересно, – Глеб задержался у портрета темноволосого мужчины, закованного в мундир, точно в панцирь. – Никогда бы не подумал…

Женщина в дворцовом наряде и при регалиях. Фрейлина?

А вот и статс-дама, и еще одна, и снова… Платья похожи и женщины тоже, отличала их, пожалуй, лишь манера написания. Будто бы несколько живописцев взялись рисовать одну и ту же красавицу, а женщины, безусловно, были красивы.

Статные. Светловолосые. С правильными чертами лица. С полупрозрачными глазами того неопределенного цвета, который может оказаться как голубым, так и серым.

– Всегда берегли свою кровь, – заметил Глеб. – На редкость своеобразное семейство. Не думал, что у них есть интересы в этой глуши. Хотя…

Он замолчал, не договорив, а Анна не стала уточнять.

Гостиная была белой. И казалась бесконечной.

Светлые стены. Светлый ковер на светлом полу. Белый камин. И единственным ярким пятном – золоченые статуэтки, расставленные в продуманном беспорядке. Легкая мебель, явно привезенная, ибо прежде эта комната отличалась той небрежной провинциальной роскошью, где тяга к позолоте соперничает с любовью к фарфоровым расписным кошечкам.

– Доброго дня, – навстречу Анне поднялась женщина, будто сошедшая с портрета.

С портретов?

Она шагнула в мир, прихватив с собой часть дворцового блеска. О нет, на ней вовсе будто бы не было украшений, но она сияла.

Светилась. И затмевала собой что гостиную эту, что саму Анну в наряде, который и вправду оказался слишком ярким.

– Доброго дня, – Глеб склонился в поклоне. – Несказанно удивлен, узнав, что вы здесь. Прошу прощения, мы когда-то были представлены, но вряд ли вы запомнили нелепого юношу, робевшего перед вашей красотой.

– Ну что вы, как я могу забыть вас? Вы уже тогда показали себя удивительно галантным молодым человеком… – у нее был мягкий, чарующий голос. – К сожалению, современный мир меняется, и некоторые вещи уходят, боюсь, вскоре подобных вам вовсе не останется.

Анна остро чувствовала себя лишней.

– Когда мой сын сказал, что мы ждем гостей, я, признаться, несколько удивилась. Следует признать, что при всех многочисленных своих достоинствах…

Ее белое платье прямого кроя вдруг напомнило Анне саван. Очень дорогой. Изысканный. И все же саван. Он нежно обвивал фигуру, подчеркивая стройность ее, плавность изгибов, общее совершенство – над этой женщиной время, определенно, было не властно.

А перед смертью все равны. До чего странная мысль.

– Соседи все же далеки от привычных мне кругов. Да и сама я отвыкла от общества. Слишком долго вела уединенный образ жизни, чтобы вот так легко вернуться в свет. Однако я рада, что мои дети менее скованны и способны общаться не только с людьми.

– Матушка… ах, вы уже здесь! – Ольга ворвалась в комнату вместе с ветром, и дышать сразу стало легче. – Анна, я так рада, что вы решились принять приглашение, я боялась, что вы передумаете.

– Моя дочь, – женщина позволила себе отпустить Глеба. – Как всегда чересчур эмоциональна. И… любит удивлять.

Легкий оттенок неодобрения остался незамеченным Ольгой. В ярко-алом наряде она была красива, но не настолько красива, как ее мать.