Одинокий пишущий человек

И поэтому в самое нужное время, как по часам, возникает в коммуналке некая тётя Зина, на глазах которой герой (героиня) выросли, а в один прекрасный день (часть вторая, глава седьмая) открывается дверь квартиры, и в длинном драповом пальто с плеча народного артиста в коридоре возникает… Но при чём тут появление лысого дядьки? А при том, что читателя пора возвратить к истории о пропавшем отце героя, который сидел в лагере как раз с тем самым лысым дядькой, который сейчас, прихрамывая, вошёл в коммунальную кухню, распространяя запах дешёвого хозяйственного мыла, грязных носков и несвежего пива.

Я, конечно, слегка преувеличиваю, но преувеличиваю расчётливо, понимая, что привязаться душой даже к второстепенному персонажу чувствительному читателю ничего не стоит. Слишком много претензий в своей писательской жизни я выслушивала за проходные смерти разных симпатичных и задушевных людей в «массовках» своих романов. Выслушивая их, я только грустно киваю. Ну как прикажете объяснить читателям, что любой артист так или иначе должен покинуть сцену! Что только великий Чехов позволил в финале «Вишнёвого сада» забыть на сцене старого Фирса. Просто: забыть. Кстати, хорошее название для романа: «Забыть героя».

Ан нет, не просто забыть. Ну, выспался бы старик, поднялся и ушёл зимовать в деревню, к своим. Хозяева его забили…

Кто-нибудь представляет себе этот страшный конец, голодную смерть: ведь дряхлый слуга остаётся в полностью забитом доме – ставни заколочены, двери… Молоток-то у Чехова за сценой стучит по-настоящему. У Чехова всегда всё по-настоящему.

Как там Лев Николаевич о нём – мол, мягкий такой, стеснительный, как девушка… Мягкий?! Он врач, он трупы препарировал в анатомичке. Хорошенький финал пьесы: забить старика в пустом доме!

Мы не можем позволить себе такого.

Продумывает ли автор все сюжетные линии романа о любви заранее или, охваченный вдохновенным порывом, очертя голову бросается за героями?

Что одному писателю здоро́во, то другому – смертная маета. Достоевский рисовал схемы будущего произведения с множеством пересекающихся линий. Такая карта метрополитена прозы. Предлагаю представить, что за схема могла быть у Джойса в «Улиссе».

В процессе работы могут возникнуть и оглоушить автора самые разные идеи, ибо автор – хозяин-барин в свободном полёте. Вот в чём никто не барин, так это в увязывании боковой пряди в толстую косу главного сюжета. Тут нужна бездна свободного времени для въедливого перечитывания текста в восемьдесят седьмой раз…

Многие писатели девятнадцатого века от безденежья вынуждены были выбрасывать на публику едва написанные главы романа или повести, лишая себя возможности перечитать текст, вернуться и поправить написанное. Так герой в четвёртой главе появлялся в шубе, а уходил, надев на себя пальто, – видимо, по дороге проигрался в карты или пропил шубу в трактире.

Я обдумываю общее направление романа, и, хотя всегда знаю, чем дело кончится, на чём сердце взорвётся, у меня тоже случаются разные сюрпризы-подарки от той самой второстепенной тёти Зины. И тогда я смотрю: увязывается ли подарок в толстую косу сюжета, которую я плету уже полтора года? Для этого требуется изрядное мастерство кройки и шитья. Искусство сглаживать швы, маскируя грубую строчку. Но, если видишь, что прекрасный сам по себе эпизод торчит, как хрен на юру… – выкидывай его, не задумываясь. Плачь, но выкидывай! Он пригодится в другом романе или пойдёт на растопку в рассказ.

Органичное слияние боковых (подчинённых) линий с основными сюжетными направлениями книги чрезвычайно важно, ибо Любовь должна развиваться и расти на всём протяжении романа. Подобно выросшему птенцу ихтиозавра из фантастического фильма, она должна биться в силках сюжета, угрожая прорвать сети и улететь чёрт-те куда до финала.

Этого тоже допустить нельзя. Надо притормозить бешеный мах её крыльев, сбить читателя со следа, огорошить новой порцией невероятных фактов. И потому:

…не топорно, полным сюрпризом самому герою, сценой-узнаванием (способ и антураж на усмотрение автора) для оживления действия возникает полузабытый персонаж, который преподнесёт читателю (и герою, кстати, тоже) новый поворот темы. Технически это не сложно: двумя-тремя убойными фразами к сюжету, как к днищу машины, приклеивается небольшая бомбочка, которая взрывается посреди самой трогательной сцены.