Одинокий путник

В сундуке было пыльно, душно и жарко. Лешек слышал, как сверху уложили старика, который шутил и посмеивался над своими шутками. Впрочем, ребятишки смеялись вместе с ним. Лешек прижался губами к еле заметной дырочке, но быстро отказался от такого способа дышать - это могли услышать снаружи.

Тяжелый топот монахов ни с чем нельзя было перепутать. Сколько их вошло в дом, Лешек сосчитать не смог, но не меньше троих.

- Это что за погань у тебя? - спросил монах, и Лешек услышал глухой удар куда-то вверх.

- Так… отец дом строил, - ответил хозяин, - давно еще.

- Срежь.

- Как скажешь.

- Развели тут бесовщину. Почему иконы нет в красном углу?

- Чтоб не запылилась. Вот, в полотенце завернута.

- Чтоб не запылилась, протирать надо чаще. Ладно, не за тем пришли. Всех, и малых и старых, сажай на лавку вот сюда. Если кого найду, живы не будут, понял?

- Так дедушка у нас… Немочный, не встает уж два года как.

- Дедушку поднимай тоже. Сказал - всех.

- Как скажешь.

От духоты потихоньку плыла голова, а сердце, напротив, стучало в груди тяжело и громко. Он слышал, как семья рассаживается на лавках, как с сундука снова поднимают дедушку, как топают монахи, заглядывая во все углы и проверяя копьями темные места, куда не дотягивались руки.

- Авда! - крикнул кто-то, выглянув в дверь на улицу. - Иди смотри.

Брат Авда. Лешек его запомнил, и тот тоже наверняка запомнил Лешека. Да, хорошо, что он не предложил притвориться старшим сыном хозяина, - его бы все равно узнали.

Крышка сундука над ним распахнулась, стукнувшись о печку; Лешек задержал дыхание: казалось, что белье подпрыгивает над ним от слишком сильных ударов сердца.

- Дяденька! Не порть моего приданого! - вдруг услышал он отчаянный девичий крик. - Я его пять лет вышивала, и пряла, и ткала сама!

Лешек зажмурился: наверняка монах собирался проткнуть белье копьем. Насквозь бы все равно с первого раза не проколол - не такие острые у них копья. Но почувствовать под тканью тело мог бы. Монах громко хмыкнул и начал рыться в вещах руками, дошел до подушек, но поднимать их поленился и воткнул-таки копье в середину сундука. Девушка жалобно вскрикнула, но копье прошло в полувершке от поясницы Лешека, зацепив на нем рубаху. Он чуть не дернулся от испуга, а монах то ли пожалел девушку, то ли охладел к этому делу, кой-как примял белье ладонями и опустил крышку, которая, впрочем, не закрылась.

Авда долго не приходил, и вся семья сидела молча: Лешек слышал их тяжелые вздохи, и сопение малых, и скрип лавки под непоседливыми старшими.

- Ищите лучше! - раздался голос с крыльца. - Он здесь, его кто-то прячет. Везде ищите, и в выгребных ямах, и в колодцах!

Дверь захлопнулась, и по дому протопали тяжелые шаги.

- Кто хозяин? - рявкнул брат Авда, хотя мог бы догадаться и без вопросов.

- Ну, я хозяин, - с достоинством ответил крестьянин и поднялся - под ним заскрипели половицы.

- Если найду его у тебя сам, всех под батоги положу, и старых и малых. А ты мне его отдашь - получишь два мешка пшеницы, а на будущий год заплатишь только из четверти снопа.

Лешек сжал губы: два мешка пшеницы - и то очень высокая для крестьянина плата, а четверть снопа - вполовину меньше того, что монастырь собирал с крестьян за пользование землей. Слишком большой риск с одной стороны и слишком богатая плата - с другой. Если бы хозяин не устоял, Лешек простил бы его за это…

- Рад бы отдать, так ведь нету у меня никого, - ответил хозяин, недолго раздумывая.

- Смотри… - протянул Авда.

Монахи ушли нескоро, обыскав каждую пядь дома и двора: Лешек думал, что задохнется. Но как только за монахами задвинули засов на воротах и накрепко заперли дверь, ребята тут же кинулись разрывать над ним белье и вытаскивать подушки.

- Ну что? Что? - услышал Лешек голос старшей дочери. - Живой?

Лешек глубоко вдохнул, отчего сразу побежала голова, и ответил:

- Все хорошо.

- А копье? Не ранен?

- Если бы монах его ранил, то заметил бы, - солидно сообщил ее брат.

Лешека вытащили на свет несколько рук и отряхнули с него пух, налетевший с проткнутой подушки.

- Да все хорошо, ребята, - растроганно улыбнулся он, - я сам.

- В рубашке родился, - покачал головой хозяин. - Ну, теперь за стол. Они не скоро еще появятся.

Но не прошло и часа, как раздался настойчивый стук в дверь. Семья еще сидела за столом, и Лешек увидел, как побледнели их лица, как забегали по сторонам черные глаза хозяина, как прижала руку ко рту его старшая дочь…

- В печку! Быстро! - прошипел хозяин Лешеку, и тот не заставил себя ждать. Хозяйка, ухватив заслонку тряпкой (чтобы не звякнула) откинула ее в сторону, пропуская Лешека внутрь.

Печь хранила жар, сильный и сухой - наверняка топили ее рано утром. Лешек прикрыл лицо руками, чтобы его не обжечь, и скукожился, стараясь не прикасаться к горячему камню.

- Чего ты испугался, Щука? Не монахи это, соседи, - из печки слышно было гораздо лучше, чем из сундука.

- Заходите, - не очень довольно ответил хозяин, - к столу садитесь. Обедаем мы.

- Не жадничай, не объедим. Мы по делу пришли, ну и посоветоваться, так что долго не засидимся.