Одинокий волк

Я разрываю полиэтилен и начинаю расстегивать рубашку. Ког да это отец стал носить такие рубашки? Я не могу припомнить ни одного случая, когда он был в чем-то, кроме фланелевых сорочек, термобелья, комбинезона и поношенных сапог. Разве станешь выряжаться, если двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю проводишь в вольере с волками? Надеваешь то, что может защитить от укусов, порезов, грязи и дождя. Неужели за то время, пока меня не было, он настолько изменился, что сумел так же плавно влиться в мир людей, как и в стаю волков? Неужели стал ходить в бары, на поэтические вечера, в театры?

Неужели отец, которого я помнил по бесконечным просмотрам домашнего видео, сейчас совершенно другой человек?

А если он изменился, как я могу быть уверен в том, что слова, сказанные за рюмкой виски, когда мне было пятнадцать, до сих пор соответствуют его устремлениям?

«Могу», — убеждаю я себя. Должен, потому что не могу по-зволить себе оказаться перед выбором.

Я натягиваю через голову толстовку и пожимаю плечами, облаченными в отцовскую рубашку. Хлопок холодит кожу, на спине словно крылья вырастают. Я застегиваю пуговицу на воротничке и засовываю руку в накрахмаленный нагрудный карман, растопыривая ткань.

Когда я был еще крохой, отец обычно носил на работу клетчатую красно-черную шерстяную куртку. На ней было два нагрудных кармана, и всякий раз, приходя домой, он велел мне выбирать карман. Если я угадывал правильно, то лез в карман и находил копеечные конфеты. Лишь спустя много лет я понял, что не было правильных и неправильных карманов. Конфеты были в обоих, я не мог не угадать.

Я порывисто оборачиваюсь и заглядываю к отцу в шкаф, чтобы найти ту куртку. Сперва я ее не вижу, но потом обнаруживаю висящей за порванным комбинезоном фирмы «Кархартт».

Замечаю свое отражение в зеркале, висящем с тыльной стороны дверцы. К моему удивлению, рубашка не такая уж и большая. И плечи, и длина рукава именно такие, как у рубашек, которые я покупал для себя. Я вздрагиваю, заметив, что сейчас меня легко можно спутать с отцом: те же черты лица, тот же рост.

Я протягиваю руку за клетчатой курткой и надеваю ее.

Это дача показаний, — возражает Джо в продолжение спора, который он начал, когда я спустился в отцовской куртке. — А в суде не следует никоим образом злить судью.

Это куртка, а не показания, — отвечаю я. — На улице всего долбаных пятнадцать градусов. И мы в Нью-Гэмпшире. Вы же не хотите сказать, что все обвиняемые носят «Армани»?

Мы прекращаем перебранку — в зал суда входит шериф.

Всем встать! — Он поворачивается к галерке. — Все, кто должен предстать в окружном суде, пересядьте ближе, отметьте явку, ваши дела будут рассмотрены. Председательствует ее честь Нетти Макгру!

Судья — похожая на крошечную птичку женщина с шапкой ужасающе желтых волос и острым носом. Воротник ее судейской мантии так изобилует кружевами, что мне на ум приходит сравнение с бешеной, пускающей пену собакой.

Стороны, — произносит она, — сейчас я рассмотрю все формальные дела по предъявлению обвинений, запланированные на сегодня.

Встает сидящий рядом со мной Джо.

Ваша честь, я готов представить дело Эдварда Уоррена.

Мистер Уоррен, выйдите вперед, — велит судья, и Джо рывком поднимает меня на ноги. — Секретарь, предъявите арестованному обвинение.

Мы выходим на авансцену, я называю свое имя и адрес — если уж точно, то адрес моего отца.

Мистер Уоррен, — говорит судья, — я вижу, вас представляет адвокат... Адвокат, назовите себя для протокола.

Джо Нг, ваша честь.

Мистер Уоррен, вы стоите перед судом, поскольку вам предъявлено обвинение в нападении второй степени на Маурин Куллен, медсестру больницы Бересфорда. Что вы можете сказать в свою защиту?

Мои пальцы сжимают манжеты отцовской куртки.

Я невиновен, ваша честь.

Я вижу, был установлен залог в пять тысяч долларов под собственную гарантию. Если подсудимый является добровольно, он может быть отпущен под залог на тех же условиях. Мистер Уоррен, я устанавливаю те же условия освобождения под залог, что установил уполномоченный по судебным поручительствам: нам надлежит получить освидетельствование психиатра. Никаких контактов с отцом, вам запрещено появляться в больнице Бересфорд Мемориал. — Она буравит меня блестящими черными глазами. — Вы понимаете, что если в течение десяти дней вы не посетите психиатра или придете в больницу навестить отца, то вас могут арестовать, и в ожидании слушания по вашему делу вы будете содержаться в окружной тюрьме без возможности выйти под залог? Вы понимаете сроки и условия вашего освобождения из-под стражи?

Она просит меня поднять правую руку и поклясться, что я предстану перед судом через десять дней на слушании «вероятных причин, приведших к правонарушению» — что бы это ни означало.

Следующее дело, — провозглашает судья.

Все закончилось.

Вся процедура занимает самое большее минуты две.

Это все? — спрашиваю я у Джо.

Ты бы предпочел, чтобы это тянулось подольше?

Он выталкивает меня из зала суда.

Я иду следом за ним к машине.

И что теперь? — интересуюсь я.