Одинокий всадник

Баймагамбет и Шанау тоже спешились. Оставили коней под присмотром Таната, а сами перебежками, прячась за любыми укрытиями, начали подбираться к месту, где залег Кулбатыр. Киикбай же, поддавая коню плетей, двинулся в обход, чтоб выйти бандиту в тыл.

Выстрелы оттуда, где он оставил своих товарищей, раздавались один за другим. Киикбай спешил изо всех сил, только бы успеть помочь тем, кто сейчас, отлично понимая, на что идет, подставлял себя под выстрелы Кулбатыра. Он все время прислушивался. Сначала выстрелы гремели один за одним, потом стали реже, реже, пока не прекратились совсем. Киикбай понял: «Бой закончен. Но в чью пользу? Неужели бандиту удалось расправиться с обоими — и с Шанау, и с Баймагамбетом?» — тревожно подумал он. Сердце его учащенно билось.

Прикинув, что он сделал достаточный крюк и бандит должен находиться где-то поблизости, Киикбай резко повернул коня и взлетел на бархан. Метрах в семидесяти он увидел того, кого искал.

Кулбатыр, не замечая его, вдевал в стремя ногу. У Киикбая не оставалось на раздумья времени. Он вскинул карабин и, почти не целясь, выстрелил. Громко застонав, бандит повалился на землю.

От неожиданности Киикбай совершенно растерялся, стоял как вкопанный, не зная, что предпринять: броситься ли вперед или еще раз пальнуть по бандиту.

Кулбатыр тут же воспользовался его замешательством: перекатившись по песку, он схватил свой карабин, отлетевший в сторону при падении, и раз за разом прогремели два выстрела.

Конь под Киикбаем взвился на дыбы, выбросил всадника из седла и тут же сам грохнулся рядом, больно ударив копытом Киикбая по ноге. Парень охнул от боли.

Между тем, увидев, что противник барахтается в песке, Кулбатыр, видимо, решил: дело сделано. С трудом приподнялся, цепляясь за коня, и после нескольких неудачных попыток все-таки взобрался в седло. Пока Киикбай, подобрав винтовку, прицеливался, он успел скрыться за барханом.

Парень застонал от досады, поднялся и, волоча ушибленную ногу, заковылял к тому месту, где только что был Кулбатыр.

Он сразу увидел Баймагамбета, который лежал отсюда метрах в ста пятидесяти. На противоположной стороне лощины сидел Шанау, а возле него вертелся Танат. У парня похолодело в груди.

Приблизившись, он убедился, что Шанау ранен в руку. Танат делал ему перевязку.

Рана Баймагамбета оказалась тяжелой. Пуля попала в голову, и, хотя Баймагамбет еще дышал и был даже в сознании, Киикбай понял: тот доживает последние минуты.

Понимал это, видимо, и Баймагамбет. С силой приподняв веко единственного своего глаза, он сказал Киикбаю прерывающимся шепотом:

— Бывай здоров, братишка... Со мной все кончено...

Эти слова здоровяка, ставшего теперь совсем беспомощным, пронзили Киикбая насквозь. Слезы кипели у него в горле.

— Прощай, ага, — дрожащими губами произнес он. — Я отомщу! Чтоб не жить мне на этом свете, если я не прикончу Кулбатыра.

Несколько минут спустя из могучей груди Баймагамбета вырвался последний хрип, и он затих.

Подошел Шанау. Лицо его было белым и кривилось от боли. Он, видимо, надеялся, что Баймагамбет жив, но, увидев его лицо, на которое уже легла печать смерти, в отчаянии застонал.

Киикбай понимал Шанау. Что бы ни случалось между ним и Баймагамбетом в прошлом, как бы они ни поддевали друг друга, как бы ни ехидничали, как бы порой ни злились, все равно оставались товарищами.

Чуть в стороне, закрыв лицо руками, тряс головой и тоже всхлипывал Танат. Это притворство вывело Киикбая из себя.

— А ну-ка! — прикрикнул он. — Хватит тут... Немедленно приведи коней!

Голос его прозвучал властно и было в нем столько ненависти, что Танат не осмелился ослушаться, хотя перед ним стоял всего лишь юнец: тут же подхватился и с готовностью побежал к лошадям.

Лишь после того как Танат удалился на достаточное расстояние, Киикбай присел рядом с Шанау и сказал, что ранил Кулбатыра. Он не скрыл от Шанау, как в первый момент после этого растерялся, чем и воспользовался бандит, чтобы улизнуть.

— Тебе дальше нельзя ехать, — говорил Киикбай. — Берите Баймагамбета и отправляйтесь домой. Я буду преследовать Кулбатыра. Теперь он далеко не уйдет.

— На слишком рискованное дело ты решился, браток — сказал Шанау. И это слово «браток» и рассудительные интонации в голосе были совсем баймагамбетовскими, и парня это проняло до самого сердца. — Кулбатыр и раненый не менее опасен, чем здоровый... Нет, не следует тебе отправляться в погоню одному.

Но Киикбай был непреклонен.

— Я не боюсь смерти! — горячась, сказал он. — Мой отец погиб, защищая правое дело. Если надо будет, и я готов отдать свою жизнь. Но одному из нас — Кулбатыру или мне — из песков живым не уйти!

Шанау долго смотрел на парня, думая, как изменился джигит за те несколько дней, что провел в отряде. Возмужал прямо на глазах.

— Будь очень осторожен, браток, — сказал он, когда Киикбай садился в седло. — Очень осторожен...

Киикбай проводил взглядом председателя аулсовета. Шанау держался здоровой рукой за поводья. Танат шел пешком, ведя за собой коня, поперек седла которого лежало тело погибшего Баймагамбета. Они удалялись.