— Бабушка, я все равно много молока не хочу, у меня от него потом живот болит. Мне и этого много будет.
— Не хочешь, я твое тоже выпью, — подала голос тетя Наташа и даже руку потянула.
Но бабушка была теперь начеку. Она шлепнула соседку по руке и воскликнула:
— И куда в тебя столько лезет? Целый противень пирогов в одну харю умяла! И молока почти литр в себя влила! Лопнешь ты когда-нибудь, Наташка! Помяни мое слово! Лопнешь и хахаля своего очередного забрызгаешь!
— Не-а, не лопну.
Поев и попив, соседка совсем повеселела.
— Вот вы мне и скажите, идти мне на свидание, на которое меня священник пригласил, или не стоит?
— Кто тебя пригласил? — поразилась бабушка. — И куда?
— Так говорю же, иду я себе по бережку озера, сарафанчик на мне мой голубенький, который я из Болгарии привезла.
— Это в котором у тебя все сиськи наружу?
— Тетя Таня, это модно так.
— Тот, в котором ты сидеть не можешь? Попа трескается?
— Нужно, чтобы ткань плотно все тело облегала, только тогда красиво.
— Может, когда фигура девичья, тогда это и красиво. А у тебя, Наташка, сплошные складки. Ты в этом своем сарафане словно колбаса. Особенно когда спиной встанешь. Там у тебя вообще ветчина!
Костик хихикнул. На спине у любимого сарафана тети Наташи шла шнуровка, которой она немилосердно себя перетягивала. Может, спереди от такого шнурования некоторый эффект стройности и наблюдался, зато сзади весь зажатый и затиснутый жир выступал из-под шнуровки, и тетя Наташа выглядела как ветчина в сеточке.
— Спиной я к ним и не поворачивалась, — неожиданно спокойно отреагировала тетя Наташа на критику. — И вообще, если хотите знать, у меня сзади шаль имелась. Но эти двое меня как увидели, прямо все глаза на меня вытаращили и давай наперебой меня на свидание приглашать.
— Что? Прямо оба?
— Оба! Один постарше, моего примерно возраста. А второй вообще сопляк, лет двадцати пяти — двадцати семи. Так и норовил меня за руку подержать. Приходите, говорит, сегодня вечером. У нас праздник. Мечтаю увидеть вас рядом с собой на этом празднике. Мне кажется, это судьба. И за руку, значит, держит, вздыхает и смотрит на меня так значительно. Вы тоже женщины, небось понимаете, как мужчина может на понравившуюся ему женщину смотреть.
— Не может быть! — синхронно воскликнули бабушка и Таня.
— Не сойти мне с этого места, если вру!
Но все трое — бабушка, Костик и его тетя — одинаково недоверчиво посмотрели на тетю Наташу. Водилась за тетей Наташей еще и третья особенность. Любила она, нет, не соврать, но так… знаете ли, несколько приукрасить действительность. Может, мужчина и впрямь случайно коснулся ее руки, а тетя Наташа уже и томные вздохи, и взгляд его со значением придумала.
— Чувствую, что запала в сердце тому, что помоложе. Вот и хорошо. Он мне тоже больше понравился. Люблю молоденьких. Вы не знаете, священникам с какого возраста жениться разрешается?
— Да с чего ты взяла, что это священники были?
— А то кто же? Толстые, бородатые. А говорят как! Простые мужики так нипочем не скажут! Из Славянска они. Там у них и праздник будет.
До Славянска можно было доехать минут за тридцать-сорок. Но это если на машине. А пешком туда было далековато.
Бабушка вздохнула:
— Что-то зачастили священники к нам в Бобровку.
— Я слышала, как в магазине говорят, будто бы здесь часовню хотят поставить.
— Это где же? — удивилась бабушка. — На каком месте?
— В центре, где же еще.
— А где у нас центр?
Бобровка в самом деле тянулась одной длинной линией вдоль берега речки Зайца.
— А может, на берегу и поставят. Хорошо часовня на берегу смотреться будет, или даже церковь маленькую.
— А при церкви и лавочку свечную можно бы открыть, — оживилась бабушка. — Я бы туда работать пошла. Какой-никакой, а все приработок к пенсии. И опять же богоугодное дело.
Тетя Наташа весело подмигнула ей:
— Не бойтесь, тетя Таня, стану попадьей, замолвлю за вас словечко. Возьмет муж вас свечками торговать.
— Да уж только твоими молитвами, — ехидно отозвалась бабушка. — Сама-то я нипочем не управлюсь.
— А то! У священников тоже небось все хлебные да тепленькие местечки между своими распределяются. Если ты в их среде покровителя не имеешь, так нечего тебе и думать, чтобы в свечную лавку протиснуться. Но вы, тетя Таня, не переживайте, я за вас перед мужем обязательно похлопочу. Попомните вы мою доброту.
— Уж и не знаю, как тебя и благодарить, Наташа, — еще ехидней отозвалась бабушка. — Уж такая доброта, что и не сказать.
Но тетя Наташа ничего плохого или ехидного в свой адрес не воспринимала. Такая была у нее четвертая особенность.
И она с большим воодушевлением подтвердила:
— Сердце у меня доброе. И вообще, золотая я баба. Одного не пойму, отчего замуж никто не берет?
— Может, оттого, что ты готовить совсем не умеешь?
— Умею! — отмела это замечание тетя Наташа. — Чего там уметь? Сейчас в магазинах всего навалом. Бери, грей и ешь.