Одиноким предоставляется папа Карло

Отец Илларион оказался молодым человеком лет двадцати семи. Бородат. Пузат. При виде его у Костяна даже мелькнула мысль, а не отец ли Илларион приезжал вчера за тетей Таней и ее подругой к ним в Бобровку? Но спросить не решился. Отец Илларион был занят, он послал ребят к отцу Пантелеймону, который, несмотря на молодость — вряд ли ему было больше двадцати трех, — тоже оказался бородат и уже пузат, но, конечно, еще пока что в меньшей степени, чем отец Илларион.

Отец Пантелеймон даже не стал ребят и слушать.

— Занят, занят, — замахал он на них руками.

И наконец, от отца Пантелеймона, который разговаривал по телефону и уделить время ребятам никак не мог, они были посланы к отцу Серапиону. Вот он был уже почти строен. И борода у него еще только-только пробивалась. К тому же возрастом он едва ли сильно отличался от ребят. Отцу Серапиону было лет семнадцать-восемнадцать, вряд ли больше.

— Да, строить будем, — подтвердил он. — Когда начнем? Буквально в ближайшие дни, я думаю. Бумаги находятся уже на стадии окончательного подписания. Как только последний чиновник из администрации шлепнет там свою подпись с печатью, все и начнется.

— Скажите, а почему именно у нас решили строить?

— Как же? На этом месте уже стояла в свое время монастырская обитель.

— В восемнадцатом веке.

— А в девятнадцатом веке, в самом его начале, монастырь сгорел. Ничего удивительного, деревянный весь был.

— Почему же его тогда же не стали восстанавливать?

Отец Серапион внимательно посмотрел на мальчиков.

— Вам это и впрямь интересно?

— Да! Очень!

— Тогда слушайте, хотя сразу предупрежу вас, что дело это сильно давнишнее и известно о нем из достоверных источников не так уж много, но кое-что, конечно, имеется. Еще до Отечественной войны все случилось.

— До немцев? — некстати вылез Вован, знавший родную историю, скажем так, на хилую троечку.

— До французов, — поправил его отец Серапион. — Мое-то начальство не очень любит вспоминать, по какой причине пожар в монастыре вспыхнул и почему восстанавливать его после пожара не стали. А я так считаю, слов из песни не выкинешь. Если было что-то сделано греховное и за это понесено наказание, то и стыдиться нечего. Да, было дело, наказание свершилось, теперь можно простить и начать все заново. Но многие считают, что история эта позорная и о ней лучше умолчать. Только это неправильно и очень на ложь похоже. А где даже самая маленькая кривда появляется, там правде уже места нет. Кто по кривде живет, тот от Бога все дальше.

— Ты по существу говори, а не размазывай.

— Ладно. В общем, обитель эта называлась Свято-Троицкая на Зайце.

— Заяц — это же наша речка! — обрадовались ребята, услышав наконец что-то конкретное. — Быстрая как заяц, отсюда и название.

— Верно. Так вот, обитель эта была воздвигнута то ли в 1739-м, то ли в 1759 году на средства одного богатого купца, который был хотя и человеком верующим, но при этом сильно подвержен пороку винопития, который его в итоге и свел в могилу раньше времени. Предчувствуя свой неминуемый конец, купец, а он был бездетным, попросил наместника его прихода, как об особой милости, принять от него в дар крупную сумму золотом. Чтобы впоследствии выстроить на эти деньги обитель, в которой могли бы укрыться такие же, как сам купец, бедняги, подверженные сильному влиянию зеленого змия. Для себя купец просил лишь о неустанных молитвах всей братии за его грешную душу в течение ста лет. Дар купца был принят. И обитель по прошествии определенного времени была также возведена. Первыми ее насельниками оказались люди, в определенной степени бежавшие от собственных грехов и надеявшиеся, что в тиши и уединении монастыря им удастся укрепить свой дух, спастись самим и спасти кого-то из своих близких. Бывшие пьяницы, раскаявшиеся и обратившие свои взоры к Богу, они были не самыми простыми насекомыми. Все свое время новые насельники планировали проводить в праведных трудах и молитвах. Но…

Вован с Костиком, слегка заскучавшие, мигом навострили уши, услышав это многообещающее «но».

— …Но оказалось, что былые привычки способны проникать и через монастырские стены. Потихоньку то один монах, то другой, а то и вся братия оказывались пьяны в дым. За этим следовало их дружное раскаяние, покаяние и некоторое временное воздержание, но затем порок вновь одолевал то одного, то другого, а то и всех разом, и все повторялось заново. По этой причине обитель пользовалась недоброй славой.

— Кто бы удивлялся.

— И сюда отправляли таких же безвольных бедняг, чтобы они своим поведением, грубо говоря, не смущали настрой более правильных монахов в более продвинутых монастырях. И постепенно так сложилось, что вся обитель оказалась на самом дурном счету у церковного руководства. Деньги сюда выделялись в самую последнюю очередь и по мизеру, потому что всем было ясно: все равно насельники во главе с самим настоятелем эти деньги потратят на спиртное, а на дело ничего из этих денег не пойдет.

— И что? Их не могли разогнать?