Одинокое место

Я совершенно не ожидала, что моя тревога будет вызывать у людей раздражение и даже гнев. Что мне придется защищаться. Или вот это: «Слушай, но опухоли же не болят, раз у тебя болит, значит, ничего страшного», и я ору – иди к черту! Нет, на самом деле не ору. Вместо этого спрашиваю, как у нее дела. Выслушиваю переживания по поводу несчастной любви, проблем на работе, поведения детей. Или просто чудесные впечатления от отпуска. «У врача все заполняют какие-то бумаги, это еще ничего не значит». И что, неужели всем, у кого обнаружили что-то на маммографии, назначают встречу с хирургом? Вот так сразу? Еще до того, как придут результаты анализов? Разве не кажется логичным, что в таких случаях, как мой, врач настолько уверен в злокачественности опухоли, что старается заранее записать пациента к хирургу? А если опухоль достаточно большая, она может давить на нервы и вызывать боль? По крайней мере, рука у меня онемела, а значит, что-то на нервы все-таки давит.

Дни ужаса и паники. Тело мое, тело, почему ты предаешь меня? Как самонадеянно было с моей стороны думать, что уж меня-то это не коснется. Я никогда не была ипохондриком, не боялась за свое здоровье, не гуглила болезни в интернете. Кашель осенью 2015 года. Той осенью, на которую пришлось больше всего лекций и выступлений. Шесть недель. На сайте здравоохранения я прочитала, что в этом сезоне свирепствуют длительные инфекции дыхательных путей, симптомы могут сохраняться до пяти-шести недель. Температуры-то нет. Значит, ничего не отменяю. На чтениях Кертеша в театре «Драматен» Стина Экблад[21] говорит, что единственное действенное средство от кашля – это вода, а не пастилки. Пить, пить и еще раз пить. А на съемках литературной телепередачи в Норвегии меня накрывает такой приступ, что кажется, будто я сейчас задохнусь. Добрый продюсер угощает меня какими-то сильными азиатскими таблетками с имбирем, из магазина здорового питания. Я беру их, несмотря на предостережение Стины, готовая на все, лишь бы облегчить состояние. Может, это кашель на нервной почве? Не думаю. Имбирь раздражает горло, я кашляю еще сильнее. Может, лучше продолжать пить водичку и чай? Кашель выматывает, я боюсь закашляться во время выступления. Все на тех же съемках я встречаю Эрику Йонг[22]. Она пьет белое вино, пьянеет, начинает меня наставлять, кажется, говорит, что я должна набраться мужества и написать свою правду. Она великолепна, я так хочу запомнить всех щедрых женщин, которые встречались на моем пути. Я думаю, что она дорого заплатила за все – за свою известность, за публичность. Мне хочется прошептать: «Слишком много вина тебе не на пользу, Эрика, дорогая, тебе надо поберечь себя». А еще там Эдуар Луи[23], хрупкий и сильный одновременно, он прекрасен, мы оба волнуемся перед записью, подбадриваем друг друга. А потом, в гостиничном номере, я долго кашляю, пью воду, принимаю имбирные таблетки и радуюсь тому, что на моем жизненном пути встретились Эрика и Эдуар. Их тепло окутывает меня, скрашивает бессонницу.

В августе 2016 года я сделала следующую запись в дневнике: «Я должна быть рядом с девочками и Матсом. Я должна делать все, что в моих силах. Все, что в моих силах».

Совместное интервью с Лоттой, в сентябре выходит книга «На кухне у Май». Интервью берет газета «Дагенс Нюхетер» в здании Музея северных стран. Меня всю трясет, но нельзя же отменять мероприятие лишь потому, что ждешь результатов анализов? Нас фотографируют, Элин Петерс задает вопросы. Не могу же я рассказать о своей проблеме в интервью. Это просто безумие. Но когда перед началом Лотта спрашивает, как я себя чувствую (мы стоим вдвоем), меня словно прорывает. Я тихо говорю ей, что у меня уплотнение в груди, взяли биопсию, жду результата. Не могу уловить, что именно заставляет страх отступить, что действует успокаивающе. Разговоры – это лишь зыбкая иллюзия. Совсем не обязательно, что поможет. Рассказываешь об острой тревоге – а человек отводит взгляд, или отмахивается как от чего-то незначительного, или вздыхает – или ты видишь нескрываемый страх смерти в его глазах. И все-таки, когда Лотта задает вопрос, у меня вырывается ответ. Она говорит: «Ой, Кристина, тебе, должно быть, так страшно сейчас!» Может быть, поэтому я и выдержала интервью. На фотографиях мы с ней так искренне смеемся. Кажется, я тогда только кивнула, а потом повторила – мне так страшно. Но как хорошо уже оттого, что мне позволено бояться. Что моему страху нашлось место здесь, в вестибюле музея. И никакого не бойся. «Это просто смешно. Ты напрасно волнуешься! Ох уж эти ипохондрики…»