Одинокое путешествие на грани зимы

Виктор Ремизов. Одинокое путешествие на грани зимы. Повесть

Андрею Иллешу

(Журнальный вариант)

Широкая горная долина, в которой рождалась река, была хорошо укрыта снегами. В этом году рано, в начале сентября, повалило, снег, не переставая, шел четверо суток, насыпало так, что местами лось не проходил. Потом вернулось тепло, полдневные склоны и мари прорезались рябью камней и кустов, но снег уже лег основательно, до весны.

По утрам через перевалы со стороны Байкала выползали высокие, похожие на облака, полупрозрачные туманы, опускались в долину и завешивали небо и горы седыми, рваными понизу шторами. А вскоре так же легко затягивались обратно. Так бывало по нескольку раз за утро, и казалось, что озеро дышит. Дни стояли солнечные, тихие. В полдень пекло, таяло, кедровый стланик с неожиданным шумом распрямлялся из-под тяжести снега. Река негромко шумела в каньоне.

Ворон сидел на старом, с обломанной вершиной кедре и меланхолично смотрел то на скользящую под ним воду, то, склонив голову вбок, куда-то вверх по склону. Там, за редким лиственничным леском, уже ничего не было. Темные каменные осыпи, укрытые снегом, холодный ветер и холодное синее небо.

Медведица, дневавшая в стланиках с медвежонком, встала, потянулась, прогибая спину, высунула морду из-под пушистой кедровой лапы, изучая склон. Тут же и малый вскочил и тоже уставился вниз по долине. Они переходили с байкальского берега поближе к ленским кедрачам, где был урожай орехов, следы многих косолапых вели туда, и мамаша была осторожна.

Солнце садилось, лодка плыла в тени высокого берега, Ефимов ткнул веслом в снег, тот был жесткий, рассыпчатый. Руки подмерзали. Речка впереди плавно уперлась в вылизанную водой невысокую скалу и исчезла где-то внизу. Ефимов причалил, привязался за куст жимолости и выбрался на снег.

Водопад был метра три-четыре, из-за малой воды рушился отвесно на камни, и надо было разгружаться и обносить лодку и вещи, но Ефимов стоял на большом гладком валуне над рекой, щурился от солнечных бликов, глядел на падающую воду, на горы, поправлял зачем-то кепку и то ли от радости, то ли еще от чего тер седую щетину. Солнце опускалось за хребет, белые снега начинали синеть, а небо сияло ясным светом непозднего вечера.

Как он оказался здесь, в верховьях Лены в начале октября, долго рассказывать. Захотелось, если коротко. Пожить тут под чистым небом. На осеннюю речку поглядеть. Утром с двумя инспекторами заповедника притащили они с Байкала через перевал его шмотки.

И стоял Ефимов один среди стынущих осенних гор, а впереди — двести километров безлюдной тайги.

Он вернулся к лодке, развязал вещи, взвалил на плечо сумку, другую взял на локоть и, взобравшись на невысокую терраску, двинулся над речкой. Потом еще два раза сходил, лодку спустил через слив на веревке и снова загрузился. Выгреб на струю, снял шапку, пот вытер… Впереди — в ста метрах — грохотал следующий водопад, который надо было опять обносить.

Так он проплыл часа два, водопады кончились, речка стала шире, мельче, со множеством камней в русле. Ефимов скребся дном, часто застревал, выбирался в воду и вел лодку в поводу. Борта обледенели. И веревка в руках, и перчатки… но холодно не было.

Хотелось уже заняться лагерем и вечерними делами, но ничего подходящего не наблюдалось. Берега по-прежнему были крутые и белые от снега или вовсе скальники, левый поворот сменялся правым.

Рябенькая самочка чирка неожиданно вылетела из-под берега и села на воду перед ним. Когда лодка приблизилась, утка, явно не понимая, что он такое, снова перелетела недалеко. Так повторилось несколько раз. Из четырех банок тушенки две были съедены с мужиками, пока таскали вещи, а, с некоторой точки зрения, чирок как раз и был банкой тушенки. Ефимов не то что не потянулся за ружьем, но и веслом старался работать аккуратно, чтобы не спугнуть. Стрелять, греметь эхом по тихим снежным горам было совершенно невозможно… Так они с ней и плыли. Она впереди, осторожно улыбающийся Ефимов за ней.

Слева показалась ровная терраса, заросшая низким кустарником. Ефимов причалил. Вдоль кромки воды, хорошо печатаясь в снегу, тянулся медвежий след — скорее всего, ночью был мишка. Ефимов присел, ладонь вся уместилась в лапу… Большой. Большие ничего, осторожные, — подумал привычно. Он поднялся на террасу — можно было поработать топором и расчистить ерник, но как-то уж слишком беззащитно выглядела палатка на просторном безлесом склоне. Он постоял, разглядывая окрестные вершины, и пошел к лодке.

Было уже начало седьмого, когда увидел ровную и длинную косу.