Одиссей Фокс

Какой же приятный у этого фанатика был голос! Бархатистый, звучный, убедительный, к нему хотелось прислушаться, с ним хотелось соглашаться. Это весьма диссонировало с желанием забить ему в глотку одну из зазубренных пил.

— Кто-нибудь, спасите нас! — заскулил маленький хистероид.

— Какие у вас требования? — уже не столь уверенным голосом, а почти фальцетом выкрикнул Шакрюк. С каждой секундой он убеждался, что выбраться из зала совета не выйдет, связи с внешним миром обрезаны, и всё сильнее чувствовал себя в западне. — Мы готовы к переговорам!

— Конечно, готовы, — покровительственно улыбнулся гобур. — А требования… Вы и сами прекрасно понимаете.

Он повернулся к принцессе, и всю добродушность как ветром сдуло. На Ану смотрел прищуренный, ненавидящий взгляд.

— Олимпиары, — выдохнул гобур, как страшное ругательство. — Эталон гордыни, квинтэссенция греха.

— К вашим услугам, — скромно кивнула принцесса.

— Ненасытные чудовища, вам всегда и всего мало, — вкрадчиво сказал гобур, он сделал шаг вперёд и сжал огромные кулаки, едва сдерживая дрожь ненависти. — Вы завоевали сотни систем и взяли обманом тысячи. Вы обобрали все планеты до единой, и живёте, утопая в роскоши. А мы ютимся на клочке отнятого у нас богатства, каждый день сражаясь за выживание.

— До нас эти миры жили куда хуже, — мягко возразила Ана. — А идея разделить блага поровну вопреки их естественному распределению — самая плохая идея в мире. Если бы вы чуть-чуть понимали в экономике и мироведении, то никогда бы такого не пожелали.

— Мы не получили образование, потому что вам не нужны образованные подданные! — загрохотал гобур. — Вам нужны рабочие, и вы заставили работать тысячи миров!

Ана лишь покачала головой, не согласная ни с одним его словом.

— Наш спор легко разрешим, — пугающе засмеялся гобур. — Я перестал батрачить на псевдо-богов и обратился за спасением к единственной вечной истине… и Госпожа Смерть ответила.

Фареец прикрыл глаза и потянулся вверх, выгибаясь в религиозном восторге. Было не трудно догадаться, что именно он вспоминает. Для посвящения во внешний круг требовалось только отринуть прошлую жизнь, принести клятвы и выбрать обет. А во внутренний круг секты можно было попасть только совершив ритуальное убийство кого-то из «нечистых». То есть, обычных людей, которые имели наглость продлевать или облегчать свою жизнь с помощью имплантов и других технологий.

— Скоро Госпожа Смерть скажет своё веское слово, — пообещал гобур. — И ты от него не отвернёшься, не притворишься глухой и слепой. Сегодня ты нас услышишь!

Ана молчала. Если к тебе с минуты на минуту обратится сама госпожа, какой смысл разговаривать с прислугой? Фарейца это молчание выводило из себя, он подошёл совсем близко и навис над девушкой. Жадно приоткрытый кулак гобура был крупнее её головы.

— Уже не такая гордая и всесильная, без своего защитного поля? — хриплый от предвкушения, спросил он.

На фоне гиганта Ана казалась хрупкой десятилетней девочкой. Он замер, не торопясь хватать, смакуя её беззащитность и свою мощь. И хрюкнул, когда принцесса молниеносно врезала ему ногой в челюсть.

Женщина-гепардис подкралась сзади и хотела наброситься со спины, но Ана не стала послушно ждать и ударила первой. Она крутанулась, уходя от хищницы и выдала ей королевский встречный хук, от которого гепардис опрокинулась набок прямо в прыжке.

— Может, я сегодня и умру, — прорычала принцесса, сжав кулаки. — Но легко не дамся.

Гобур издал яростный рёв и набросился на дочь богов.

Последовавшая короткая драка подтвердила эволюционное преимущество более развитых форм жизни над менее развитыми: олимпиарская девушка оказалась быстрее, сильнее и умнее врагов. Даже без техно-усилений, чисто биологически Ана превосходила фарейцев: она уходила от их предсказуемых и банальных ударов, а сама наносила неожиданные и опасные. Её движения были точны, эффективны, но не жестоки — принцесса не позволила эмоциям вмешаться в бой.

Одиссей любовался телом Аны, но ещё сильнее тем, как сдержанно она действует, оказавшись в ловушке, лицом к лицу с врагом. Наконец-то она выглядела не просто эмоциональной и любопытной девушкой, а истинной принцессой звёздной империи.

Всклоченная гепардис скулила на полу с двумя перебитыми лапами и расплывшимся глазом, а огромный гобур стонал, избитый и раскровавленный, пытаясь подняться на трясущихся ногах (безуспешно). От увечий его спасли только крепкие кости и шкура, и тот факт, что отключенная нодотроника не сделала каждый удар принцессы смертоносным. В обычном состоянии Ана могла кулаком пробивать стены, а кожей рикошетить пули. Отключение полей и нодов сильно ослабило её.

Оригами не совался в бой, а возмущённо жестикулировал, на его пергаментной коже возникали и гасли проклятия в адрес принцессы. Но Шакрюк оборвал его политический памфлет, ловко подставив подножку, оригами упал и распростёрся на поле, а гусень набежал и уселся сверху всей своей тушей.

— Смотрите, ваше высочество, — торжествующе воззвал председатель, елозя по хрустящему врагу. — Я стремительно реабилитируюсь в ваших глазах!