Одиссей Фокс

— Так плохо, — прошелестел он. — Страшно. Но ты остался ради друга, ты добр. Помоги нам. Спаси нас! Ради всего доброго, что есть в этой вселенной… Дай нам возможность уйти.

Чужой простёр руки в нужную сторону, слепая судьба повернула его к Одиссею, и вся мрачная фигура исказилась в борьбе. Человек не двинулся, и златоликий застонал, закричал, взламываясь изнутри, его крик перешёл в хаотический поток и смолк в исчезающем комке тела.

Рами едва слышно всхлипнул, он почти не дышал, был в объятиях пустоты слишком долго. Его существо уже почти смирилось с чудовищной несправедливостью небытия, которую не приемлет каждая клеточка живого — только на порядок невыносимее, чем от обычной смерти. Воля Рами, умнейшего и жизнерадостного, тонкого и открытого, почти исчерпалась.

— Не хочешь, — горько проронил последний Вечный. — Тогда страдай, как те, кого ты обрек на страдания. Смотри, как исчезнет то, ради чего ты взывал к Истоку. Твой друг. Через него твои приёмные дети. И через них твой Танелорн.

Он раскинул руки в стороны, из тёмного тела выворотились ещё руки, и ещё, словно многорукий бог, в каждой ладони корчилась пустота, а Рами закричал последним криком падающего в бездну. И Ана поняла, что у Одиссея не осталось времени, он должен решить, что делать, прямо сейчас.

Серые колонны возносились к строгим сводам, их увивали каменные стебли и листья плюща с венчиками искусно выточенных лилий — оттеняя доктрину о долге напоминанием о жизни. Арки сходились в каменное небо, полное звёзд, а в проёмах высились сумрачные статуи мужчин и женщин в мешковатых древних скафандрах. Первые. Разведчики и освоители, пилоты дальних прыжков и вераторы первой навигаторской гильдии.

На арке каждого, словно медали и ордена, отпечатались символы достижений — но главным свершением стоящих в этом зале стали их имена. Здесь навеки застыли те, кто приняли эпохальное решение: разделить наследие погибшей родины. Те, кто взяли Фамилии-символы и основали династии, поделившие остатки человечества на двенадцать культур. Если присмотреться, можно было прочесть среди них «Илиад» и «Ривендаль».

Все статуи замерли в одной позе: склонив голову и прижав руку к груди, словно прося прощения у матери и отдавая ей память и скорбь. В центре на каменном полу голубела и зеленела большая мозаика Земли, а на плитах вокруг неё широким кругом чернела надпись: «За бесконечностью — я». Последняя буква находилась перед алтарным возвышением, а на возвышении стоял мальчик.

Семи лет, в маленьком мешковатом скафандре старинного покроя, сшитом вручную специально для этого дня, взволнованный и внимательный. Перед ним, преклонив колено и склонив голову, возвышался мужчина-гора в адаптивной броне. Рядом стояла самая красивая женщина в галактике, Елена Илиад. А по краям зала, в отдалении, теряясь в тени, замерли одиннадцать вераторов, представители каждой династии… Кроме одной.

— И последнее, сын, — сказал Оберон спокойно и негромко. — Что бы с тобой ни случилось в жизни, кем бы ты ни стал, куда бы ни занесла тебя судьба, помни: ты должен защищать наследие Древних. Помни: нет ничего важнее глаза сайн.

Он говорил это тихо, чтобы услышали только трое. Мальчик едва заметно посмотрел на маму, проверяя её согласие с отцом — и ему показалось, что она не вполне согласна.

— Но лорд-хранитель, — спросил он, сомневаясь. — Наши предки отдали всё, чтобы спасти людей от истребления. Это первая и последняя цель Ривендалей и всех Хранителей. Неужели этот глаз… Важнее людей?

Глаза Елены блеснули одобрением.

— И нет, и да, — проронил Оберон, в его голосе был сумрак сомнения. — Нет, потому что мы не знаем, а можем лишь чувствовать и догадываться. Да, потому что мы чувствуем и верим.

— Во что?

— В добрую волю создателей глаза. Их дары вели и защищали нас после гибели Земли, хотя они сами давным-давно мертвы. Каждый носитель глаза уверен, что сайны благи, я носил его много лет и чувствую это в глубинах моего сердца.

— Но ты не знаешь, — сказала Елена, опустив глаза.

— Не знаю, — согласился отец. — Я думаю, что человечество — часть наследия сайн. Что наши пути как-то связаны, и они оставили нам дар, чтобы действовать вместе.

— Жаль, что они не оставили послание, — Елена качнула точёной головой. — Это сделало бы нашу жизнь куда проще.

Мальчик знал, что она говорит не о далёком прошлом, а о событиях нынешних: напряжении между Обероном и её родной семьёй. И о цедарах.

— Если мы правы, — не ответив жене, продолжал лорд-хранитель, — То спасти глаз и означает спасти людей.

Он смотрел на сына испытующим, пронизывающим взглядом.