Нынешний Одиссей Фокс понимал, что Вечные стёрли Рами, а реальность в порыве самосохранения переписалась заново, уже без него, и удержала все ключевые события, смыкаясь вокруг них чуть по-новому, так, чтобы сохранить в целости прошлое, настоящее и будущее пространства-времени, не разрушить их. А тот Одиссей, которого бросило обратно в космос, этого ещё не понял, он пытался собрать воедино безумие происходящего.
У него было мало времени, чтобы осмыслить: вереницы событий, решений, диалогов шли в несколько потоков восприятия нескончаемой чередой. От запредельной нагрузки он стал теряться в том, что происходит, и даже на долю секунды подумал, не сходит ли с ума. Не мог ли его разум в шоке и стрессе придумать воображаемого друга или что-то перепутать?
Но Одиссей и Рами были слишком близки, чтобы эта мимолётная мысль получила хоть какое-то подтверждение разума. Фокс прекрасно помнил своего друга. Как могло быть, что вся вселенная забыла его и заменила на Эрси, а человек помнил каждый шаг пройденного вместе пути? Как могло быть, что он никогда не был с Эрси, и при этом тридцать пять лет работал с ней бок о бок? Почему чужие и чудовищные существа, способные творить невозможное и нарушать законы мироздания, ненавидящие существовать и вынужденные пойти на это в поисках глаза сайн — не могут коснуться носителя глаза и отследить его даже по прямым связям со всех сторон?..
Вопросы слились в клубок, и за пролетевшие буквально
Бледный и мокрый от испарины, несмотря на контролирующие прошивки и впитывающий слой, он вложил глаз сайн обратно в глазницу.
В том месте, куда били каскадные атаки, оказалось пусто: все остатки от сбежавшего по кускам Танелорна, что могли там летать, однозначно были уничтожены. Но в центральных координатах удара, куда и вернулся Одиссей, он увидел небольшую сферу, состоящую из тёмных тел с золотыми масками.
Вечных были десятки, они ежесекундно гибли от остатков выдыхающихся псевдо-нейтринных полей, которые нарушали атомарные связи в их и без того хрупких телах. Погибшие схлопывались в себя, но из сферы рождались ещё и ещё. Ему показалось, что каждый раз это новое существо, и оно едва успевает осознать, как ему ненавистно быть, как уже с облегчением распадается. Как Одиссей и догадывался, Вечным как концепту — было совершенно плевать на атаки, уничтожение, смерть.
Что же они защищали своей сферой? Вокруг чего бились и схлопывались, выставляли прорехи ничто в своих руках, чтобы нарушить работу псевдо-нейтринных полей и не допустить их к центральной точке? Человек уже знал, что увидит — ради призрачной надежды на это он и вернулся сюда. Поля как раз выдохлись, дестабилизирующий фон спал до приемлемых значений, и тёмные фигуры перестали возрождаться и погибать. Остался лишь один Вечный, потому что больше не требовалось.
Он пронизывал бедного Рами, которого существа защитили от всех атак Танелорна и сохраняли изо всех сил. И человек знал, почему: он уже начинал понимать странную логику Вечных. Ведь Рами был его друг. Прямая связь с Одиссеем, которого они называли ключом, и который владел Истоком.
Вечный реял в космосе, держа расслоённого та’эрона за гранью бытия. Он обманул всю вселенную, которая посчитала, что Рами больше нет, и переписалась заново, без него. Но Рами ещё существовал, хотя уже не был жив в привычном смысле этого слова. Он не был физическим, только сгустком разбитого на слои и полосы смысла, но его личность ещё держалась за последние искры себя. Потому что Вечный не позволял ему соскользнуть в окончательный распад и раствориться бесследно в пустоте.
—
Одиссей приблизился к Рами, убрал бесполезные защитные поля кроме самого тонкого, и коснулся щеки друга. Но там не было ничего материального, лишь бледная тень в одиночестве космоса, лишь замирающее эхо живого существа.
— Рами, — позвал человек печально, и, в отличие от пустотелых пришельцев, та’эрон его услышал и увидел.
— Оди, — слабо прошептал он. — Эти создания так необычны… Их сложно описать. Они делают страшные вещи… Но ты вернулся за мной…