Одиссей Полихроніадесъ

Рауфъ-паша, который въ то время управлялъ Эпиромъ, былъ человѣкъ не злой, не жестокій, не фанатикъ, но зато и неспособный, слабый человѣкъ. Самая наружность его, ничуть не видная и ничѣмъ не замѣчательная, соотвѣтствовала его ничтожеству. Въ молодости онъ былъ военнымъ и имѣлъ двѣ раны отъ русскихъ пуль въ рукѣ. Но и на войнѣ распорядительностью онъ не славился. Онъ старался не притѣснять народъ, сколько могъ, по крайней мѣрѣ, явно не оскорблялъ никого; охотно готовъ былъ защитить иногда христіанъ отъ нападокъ и обидъ, которыя въ нѣкоторыхъ случаяхъ желали бы имъ дѣлать янинскіе турки; но тяжебными, даже административными дѣлами занимался слишкомъ неспѣшно и неохотно. Любимымъ занятіемъ его была турецкая археологія. По смерти его осталась любопытная книга о турецкихъ старинныхъ одеждахъ, съ очень хорошими раскрашенными картинами, которыя онъ заказывалъ въ Парижѣ. Книга эта была издана на двухъ языкахъ, на французскомъ и турецкомъ.

Это занятіе было его отрадой въ старости и недугахъ; ибо бѣдный старикъ часто болѣлъ. Всѣмъ тѣмъ людямъ, которыхъ онъ хоть немного любилъ или уважалъ, онъ показывалъ картины, рисованныя акварелью по его заказу въ Константинополѣ, и объяснялъ подробно, какъ измѣнялись моды со временъ Османа Гази до султана Махмуда; объяснялъ, что съ теченіемъ времени для каждаго званія, чина и занятія опредѣлилась особая одежда вмѣстѣ съ особыми правами; что ни великій визирь, ни рейсъ-эффенди31 чалмы не носили, а имѣли высокія коническія шапки, подобныя шапкамъ дервишей — Мевлеви; разсказывалъ, какъ самые фасоны чалмы у султановъ мѣнялись съ теченіемъ времени, и почему онъ находитъ, что красивѣе всѣхъ была чалма султана Селима III, который и самъ былъ первѣйшій красавецъ…

Въ дѣлахъ же имъ самимъ правилъ диванъ-эффендиси32 Ибрагимъ-бей, его зять.

Гайдуша, которая знала все на свѣтѣ, разсказывала намъ о томъ, какъ женился Ибрагимъ-бей на дочери Рауфъ-паши. Она была въ большой дружбѣ съ арабкой, служанкой Ибрагима, и отъ нея узнавала все, что́ ей было угодно.

Рауфъ въ то время, когда въ первый разъ встрѣтилъ Ибрагима, не былъ еще пашою, но занималъ уже значительную и выгодную должность. Онъ пріѣхалъ на короткое время въ Стамбулъ. Тамъ, однажды, пришелъ къ нему по дѣлу отца своего молодой мальчикъ турокъ, софта33. Ему было всего пятнадцать лѣтъ. Рауфъ-эффенди въ эту минуту былъ голоденъ, и домъ его былъ далеко отъ той канцеляріи, въ которой онъ сидѣлъ. Онъ обратился къ другимъ туркамъ, сидѣвшимъ съ нимъ, и сказалъ: «Знаете ли, что я бы дорого далъ теперь за простую головку свѣжаго луку и за кусокъ хлѣба!»

Не успѣлъ онъ произнести эти слова, какъ маленькій и умный софта Ибрагимъ досталъ изъ кармана своего головку луку и большой кусокъ хлѣба, завернутый въ чистую бумагу; вынулъ ножикъ, разрѣзалъ лукъ, положилъ его на хлѣбъ и съ низкимъ поклономъ поднесъ его Рауфъ-эффенди. Рауфъ-эффенди воскликнулъ: «Вотъ умъ!» приласкалъ Ибрагима, далъ ему денегъ, устроилъ очень скоро дѣло его отца и взялъ его потомъ къ себѣ. Отецъ Ибрагима былъ бѣденъ, дѣтей имѣлъ много и сказалъ Рауфу: «Господинъ мой! У меня есть другія дѣти. Ибрагимъ больше не принадлежитъ мнѣ. Онъ твой. Хочешь имѣть его сыномъ, воля твоя; хочешь имѣть его рабомъ послѣднимъ, и на то твоя воля».

Рауфъ-эффенди скоро сталъ пашою. Мальчикъ подавалъ ему долго чубуки и наргиле и вмѣстѣ съ тѣмъ переписывалъ ему разныя бумаги и письма, прилежно читалъ и учился, исполнялъ всякія порученія. Рауфъ-паша, хотя и держалъ его болѣе какъ сына, чѣмъ какъ слугу, но Ибрагимъ самъ старался служить ему, и когда Рауфъ возвращался усталый домой, Ибрагимъ не позволялъ черному рабу снимать съ него сапоги. «Ты не умѣешь!» говорилъ онъ, бросался на колѣни самъ передъ Рауфомъ и снималъ съ покровителя своего сапоги такъ ловко, такъ нѣжно дергалъ чулки за носокъ, чтобъ они отстали отъ разгоряченныхъ и усталыхъ подошвъ, такъ хорошо надѣвалъ туфли, что Рауфъ-паша говорилъ за глаза про него съ наслажденіемъ: «Не видалъ я еще человѣка, который бы такъ сладко снималъ сапоги, какъ этотъ маленькій Ибрагимъ!»

И наргиле, раскуренный милымъ Ибрагимомъ, и чубукъ, набитый имъ, и кофе, поданный иногда имъ съ умильнымъ взглядомъ и поклономъ, казались для Рауфа-паши слаще, чѣмъ наргиле и чубукъ и кофе, поданные другимъ кѣмъ-нибудь, и бумага, написанная Ибрагимомъ, была всегда для Рауфа умнѣе и красивѣе, чѣмъ бумага, написанная другимъ писаремъ.

Между тѣмъ у Рауфа-паши росла единственная дочь. Она была немного моложе Ибрагима. Ростомъ она была высока и стройна; имѣла большіе и красивые глаза, но лицо ея было немножко рябовато. Скоро она уже перешла за тѣ года, въ которые вообще и христіанки и мусульманскія дѣвушки выходятъ замужъ; ей было уже около двадцати лѣтъ. Рауфъ-паша былъ богатъ, дочь была единственная, онъ прочилъ ее за Ибрагима и не торопился сватать ее.