Одиссея батьки Махно

— Хэх, товарищ Волин, — усмехнулся Зиньковский. — Доказательства собирает следствие и до их подтверждения, как правило, никогда их не предъявляет.

Неожиданно для батьки сторону Волина поддержал и Белаш.

— В самом деле, с чего вы решили, что на Нестора там готовится покушение?

— С того, Виктор Фёдорович, что мой агент присутствовал при выработке плана этого покушения.

— Кто он?

— Вот этого, товарищ Белаш, я тебе никогда не скажу. И ты, как человек военный, сам должен понимать — почему.

Тут вмешался второй контрразведчик Голик:

— Послушайте, начальники, если бы не мы, вы сегодня бы у Полонского передохли все как мухи, — сказал он с возмущением. — Вам этого мало?

— О-о, два Льва разошлись, — заметил язвительно Чубенко. — Так объясните, в конце концов, отчего мы должны были передохнуть?

— Объясняю, — пророкотал бас Зиньковского. — У Полонского для вас приготовлен отравленный коньяк. Кто хочет его попробовать? Никто. Я тоже не хочу. Вот мы и должны изъять его, как важнейшую улику, а заодно задержать всех подозреваемых. Надеюсь, ясно?

— Нечего рассусоливать, — сказал Каретников, за весь вечер не произнёсший ни слова. — Надо брать и... к стенке.

— Добро. Действуйте, — благословил Махно голосом, не допускающим дальнейшей дискуссии. — Берите всех, более того, оставьте в квартире засаду и задерживайте всех, кто бы туда ни пожаловал, хошь бы и сам батько. И только.

Утром Махно сразу же отправился не в штаб, а в хозяйство Зиньковского. В коридорчике полуподвала его встретил часовой.

— Сам у себя? — спросил Нестор.

— У себя... Но утомились очень, устали.

— Ничего, мы тоже не с курорта.

Зиньковский открыл дверь, сказал добродушно:

— Понимаешь, всю ночь проваландались, не спали, вот уж на рассвете прикорнул.

— А думаешь, я спал?

— Ну, конечно, волнение за операцию.

— Какое к чёрту волнение, жена не дала. Меня дёрнуло рассказать ей. Так что думаешь? Прицепилась за ребёнка.

— За какого ребёнка?

— Ну, которого Полонская родила. Да как с ним, да как он? Вот бабы.

— Конечно, конечно. Женское сердце, Нестор... Надо понимать.

— Ладно. Рассказывай. Кого взяли и как?

— Сразу, как пришли, накрыли там самого с женой, Бродского, Вайнера, Белочуба.

— А как он, Полонский-то, встретил вас?

— О-о, он возмущался: я, мол, жду товарища Махно, других товарищей. У них уже и стол был накрыт, фрукты там, коньяк.

— Ну, а ты?

— А я ему: «Может, разопьём с тобой, товарищ Полонский, бутылочку коньячку». Он и полинял: это, кричит, коллекционное, специально для батьки доставал. «Ну раз батьке, — говорю, — то я ему и передам». Бутылки забрали, вон на шкафу стоят. Сегодня отдам на анализ.

— А засаду оставили?

— А как же, и тут же загребли товарищей... — Зиньковский заглянул в список, — товарищей Азархова, Семёнченко, Иванова и Азотова, все, как ты понимаешь, коммунисты-большевики. Ох, и наплодил ты их, Нестор, в армии на свою голову.

— Ладно, ладно, обойдёмся без замечаний. Когда начнёшь следствие?

— Как отосплюсь. Сходи к Голику, у него все главные фигуранты, он как-никак армейский начальник, я всё лишь корпусной.

— А ребёнок где?

— Зачем он тебе?

— Тебя спрашивают, отвечай.

— Его не трогали, естественно, ему до преступлений ещё дорасти надо.

— Ух, остряк-самоучка. Сейчас жену на тебя напущу, она тебе кудри-то повыдергает.

— Что уж так. Пристроим куда-нибудь.

— Куда?

— Ну в приют хотя бы.

— Ты соображаешь, Лева. Ребёнок ни пить ни есть не умеет. В общем так, придёт Галина, отдай ей его.

— Ты что, Нестор?

— Я тебе сказал: отдай. Иначе она мне неделю спать не даст.

Как ни странно, у арестованных нашлось много защитников, даже большевистская газета «Звезда» разразилась по поводу «бессудных преследований махновцами «инакомыслящих». То, что за них вступились большевики, которых было немало среди повстанцев, это как-то можно было понять, но когда начали протестовать свои и кто — начальник штаба Белаш, Волин, «сидящий на культуре», и даже Алексей Чубенко — начальник подрывной команды, это уже стало раздражать батьку: «Они что, в большевики перекрасились?»

Белочуба сразу же освободили, этот случайно вляпался. Анализ коньяка дал положительный результат — в нём содержался цианистый калий. Мало того, у Азотова нашлись губкомовские документы, подтверждавшие планы большевиков по поводу слияния частей повстанцев с Красной Армией и искоренения махновщины.

На узком совещании в контрразведке, на котором помимо Голика, Зиньковского и Махно с адъютантом Василевским присутствовали Каретников и командиры донецкого и екатеринославского корпусов Калашников и Гавриленко, было решено Полонского и его адъютанта Семёнченко, а также Вайнера с Бродским расстрелять, присовокупив и жену Полонского, готовившую отраву для батьки.

— Только составьте об этом протокол, — сказал Махно. — Иначе на Реввоенсовете меня обвинят в диктаторстве и съедят.

— Подавятся, — заметил Каретников.

За протокол взялся Зиньковский.

Потом было составлено постановление военно-полевой контрразведки Повстанческой армии о расстреле изменников и заговорщиков.

— Ну вот всё это я зачитаю на Реввоенсовете, — сказал Махно.