Одиссея батьки Махно

— Правильно. Они собирались убрать вас, а мы их опередили. Скажи спасибо, дурачок. Полка-то больше нет.

Два десятка вооружённых анархистов во главе с Махно прискакали на усадьбу помещика Кассена. Увидев их, работники разбежались, попрятались в сараях и дворовых постройках. На высоком крыльце большого дома появился старик — сам помещик. Он без тени страха наблюдал за прибывшими, не скрывая своего презрения.

Махно, спешившись, в сопровождении своих адъютантов Лепетченко и Лютого направился к крыльцу. Подойдя, поздоровался:

— Здравствуйте, гражданин Кассен.

Помещик не ответил, спросил сквозь зубы:

— Что вам угодно?

— По решению Комитета защиты революции вы должны сдать всё оружие, имеющееся в вашем доме и усадьбе.

— А вы мне его давали?

— Повторяю, — прищурился недобро Махно. — По решению Комитета защиты революции вы должны сдать...

— Плевал я на ваш Комитет.

Нестор кивнул адъютантам:

— Помогите гражданину.

Лютый и Лепетченко взбежали к Кассену, схватили его под руки и повели в дом, почти понесли. Махно двинулся следом. Помещик был взбешён такой бесцеремонностью. Едва вошли в залу, он требовательно зашипел:

— Отпустите, мерзавцы. Я сам.

— Отпустите его, — подал команду Махно. — Пусть сам ведёт.

Адъютанты отпустили, но всё равно шли рядом с Кассеном. Он провёл их через залу, открыл высокую дверь в кабинет, подвёл к шкафу, распахнул его и перед изумлёнными конвоирами предстало оружие: две сабли, шпага, ружья, пистолеты. Лютый потянулся, чтобы со стенки, обитой голубым бархатом, снять саблю. В это мгновение Кассен схватил один из пистолетов и, крутнувшись, почти не целясь, выстрелил в Махно. Пуля ожгла Нестору ухо.

Второй раз Кассен уже не успел выстрелить, на него тигром набросился Лепетченко, выбил из рук пистолет, повалил на пол, начал бить.

— Сашка, — закричал Нестор. — Прекрати!

— Он же тебя чуть не убил.

— Прекрати. Устроим ему суд, как положено.

Лепетченко отпустил старика, поднялся. Пнул его.

— Чего разлёгся, вставай.

Выйдя во двор, Нестор крикнул Семенюте:

— Андрей, ступай с кем из хлопцев на конюшню, выбери тройку добрых коней, запрягите в лучшую повозку. Найдите конюха, он знает какую в корень, которые в пристяжку.

В подкатившую карету сложили ружья, сабли, коробку с патронами, банки с порохом. Пистолеты тут же разошлись по рукам. Кассена связанного вывели во двор. Махно наказывал Лепетченко:

— Отвези его и сдай в милицию, пусть посадят в кутузку, объясни за что. И сразу догоняй нас. Мы сейчас в поместье Гусенко, а от него к Гольцу. Если не застанешь у них, скачи к Черноглазовой, там мы заночуем.

— Что у тебя с ухом? — спросил Лепетченко.

— Да пустяки. Пулей чуть зацепило.

— Вот же гадюка. Жаль ты не дал мне его придушить.

— Саш, — с укоризной сказал Махно. — Не совестно тебе с такой силищей на старика.

Тачанка выехала со двора, на козлах сидел Семенюта, конь его, привязанный к повозке, бежал сзади. Впереди тачанки пылили верховые во главе с Махно.

Лепетченко подошёл к связанному Кассену.

— Ну что, сволочь, благодари Нестора Ивановича, что жив остался. Моя бы воля... Пошли.

И ухватив за плечо старика, повёл к своему коню у коновязи. Там, отвязав от задней луки верёвку, привязал один конец к передней луке, другой к связанным рукам Кассена. Сел на коня, скомандовал:

— Шагай.

Кассен пошёл к воротам, где ещё стояла пыль от выехавшей только что повозки. От конюшни бежал конюх, ведя в поводу подсёдланного коня.

— Это нашему барину, — кричал он подбегая.

— Давай сюда, — сказал Лепетченко. — Да вот с этой стороны.

— Но я для барина.

— А я разве отказываю, — отвечал Лепетченко. — Пусть пройдётся трохи, выедем в поле, сядет в седло твой барин. Давай, давай.

Приняв повод, привязал его за заднюю луку, поехал дальше. Выехали в поле. Кассен шагал чуть впереди, верёвка то и дело волочилась в пыли, и Лепетченко несколько придерживал коня, чтобы она чуть-чуть поднялась. Потом это ему надоело и он прикрикнул:

— Шагай побыстрее, натягивай верёвку, сволочь.

— Сам ты... — вдруг окрысился старик.

— Чего, чего? — Лепетченко подъехал ближе к Кассену и, привстав в стременах, ожёг его плетью. Тот изогнулся от боли, вскричал:

— Что ты делаешь, негодяй!

— Что я делаю? Что я делаю? — распаляя себя, говорил Лепетченко, наматывая верёвку на луку, чтобы подтянуть ближе пленника. — Вот что я делаю, — и опять достал плетью несчастного.

Раз, другой, третий. Всё сильнее и сильнее лупцевал он пленного. И тот упал на дорогу, чтоб хоть как-то уйти от жгучих ударов. Гордый, честолюбивый Кассен от боли превратился в жалкого червяка, валявшегося в пыли на дороге. И это его положение не вызывало в сердце его мучителя ни капли жалости или сострадания.

Лепетченко слез с коня, отвязав верёвку от рук Кассена, ловко смотал её и повесил на луку. Затем развязал руки пленника.

— Вставай давай. Нечего отлёживаться, пойдёшь как вольный.

Лепетченко влез в седло. Кассен продолжал лежать. Лепетченко достал пистолет, щёлкнул взводимый курок.

— Не встанешь, пристрелю. Ну! Живо!

Кассен поднялся, с испугом посматривая на мучителя.

— Вперёд, — скомандовал Лепетченко. — Курс на Гуляйполе.