Одиссея батьки Махно

— С Черняком, с Громовым, да и мой муж Бжостек Витольд чего-то стоит. У нас в группе собралось 60 человек, это в основном решительные и отчаянные головы, ты их знаешь.

— Ну и что ж у вас за гениальный план?

— Мы разбиваемся на три группы, я со своей проникаю в Крым.

— Там уже белые, Дыбенко смотал удочки.

— Плевать. Через Крым мы пробираемся в Ростов к ставке Деникина и взрываем её вместе с Антоном Ивановичем. Ты же знаешь, это я умею.

— Ты думаешь, Деникину не найдут замену? Вон Корнилова под Екатеринодаром кокнули. И что?

— Да не перебивай ты, слушай. Вторая группа во главе с Ковалевичем и Соболевым, кстати самая крупная, едет в Харьков, взрывает к чертям Чрезвычайку и освобождает наших товарищей из тюрьмы. Скажи, благородное это дело?

— Согласен. Благородное. Я сам этим когда-то грешил.

— Вот видишь. А третья, — группа Черняка и Громова, едет в Сибирь и отправляет к праотцам Колчака. Ну как?

— Авантюристы вы, Мария.

— Ты рассуждаешь как большевик.

— Ты не очень-то, мать. Вон мигну Лютому, мигом вылетишь.

— И ты ещё называешь себя анархистом, — прищурилась зло Мария. — На всех углах объявляешь войну власти. А сам-то кто?

— Ну ладно. Что вам надо?

— Нам нужны деньги.

— И это говорит мне первый экспроприатор на Екатеринославщине.

— Ладно, Махно, не остри. Всех буржуев, капиталистов поразогнали, у кого теперь возьмёшь? Что мне прикажешь делать, советский банк брать?

— Но и у меня ведь деньги не свои, общественные.

— А мы что? Идём на дело личное, что ли? — закричала Мария. — Идём на риск, а ты как Гобсек сидишь на мешке с деньгами.

— Будешь оскорблять, адъютанты вышвырнут тебя.

— Пусть попробуют, — заломила оглобли Никифорова.

— Пётр, Гавря, — крикнул Нестор.

На пороге появились Лютый с Трояном.

Мария выхватила маузер, скомандовала:

— Стоять на месте, иначе положу обоих.

— Ты что сдурела? — разозлился Махно. — Сколько тебе надо?

— Ну хотя бы 500 тысяч.

— Какими?

— Керенками.

— Полмиллиона жирно будет. Обойдётесь 250 тысячами. Там у белых денежных мешков хватает, экснете кого-нибудь.

Нестор махнул адъютантам: ступайте. Они вышли. Открыл сейф, отсчитал деньги, Мария стояла, заглядывая через его плечо. Засунув деньги в мешок, спросила:

— Там у тебя какие патроны?

— Где?

— Ну в сейфе.

— К маузеру.

— Нестор, будь другом, дай хоть с полсотни.

— А я потом где возьму?

— Ну хотя бы тридцать, ну двадцать наконец.

Махно вздохнув, открыл сейф, загрёб горстью патроны.

— Держи.

— Вот спасибо, я хоть маузер заряжу.

— Так у тебя что? Он был незаряжен?

— Как видишь, — хрипло засмеялась Мария.

— Вот же паразитка, — засмеялся Нестор. — На пушку взяла нас.

— У тебя научилась, вы Шкуро только на пушку и брали. Вояки.

(Больше свидеться Нестору с Марией Никифоровой было не суждено. В Симферополе она была опознана каким-то её бывшим «клиентом» и по доносу арестована вместе с мужем. По приказу Слащёва оба были повешены).

Чтобы не выглядеть перед народом дезертиром, Махно не отказал себе в удовольствии проехаться на тачанке по тыловым сёлам, организуя в них митинги, на которых громогласно зачитывал антимахновские приказы и листовки, исходившие как от красных, так и от белых, и ставил перед крестьянами вопрос: «Как мне быть?»

И нередко слышал то, что хотел услышать:

— Бей, батька, и тех и других.

Перед тем как уйти на правый берег, Махно отправил жену Галину к её родителям в село Песчаный Брод:

— Жди меня там, Галочка-серденько. Будет свободный час, заскочу, сыграем свадьбу, ублажим твоих стариков.

Выйдя к Днепру, Махно имел отряд в 600 человек (при желании он мог бы увести в десять раз больше), одно орудие,. 20 пулемётов «Максим», установленных на тачанки. Перед самой переправой его догнал Щусь с отрядом в 250 сабель.

— Я с тобой, батька.

— А фронт?

— Нехай его Троцкий держит.

Своему старому боевому товарищу Махно не мог отказать, хотя большинству желающих уйти с ним говорил:

— На фронт, на фронт, хлопцы.

24 июня через Кичкасский мост прошёл в боевом порядке отряд Махно, не имея ни одного снаряда к пушке и патронов к пулемётам. И здесь Нестор оказался щепетилен: «На фронте они нужнее».

Отряд остановился в колонии Кичкас, сюда на следующий день прибыл на тачанках Фома Кожин с пулемётной командой.

— И ты? — удивился Нестор.

— А что делать, батька? За мной явились архангелы из Чека, хлопцы намяли им бока.

— Хорошая рифма, — засмеялся Махно.

— А чё смеёшься? Вон твой штаб без рифмы-то уже загребли.

— Чекисты?

— Если бы. Ворошилов вызвал для отчёта и всех в трибунал: и Озерова, и Михалева, и Бурдыгу. Там в 24 часа и к стенке.

— За что?

— Как за что? Открытие фронта.

— Ну что ж, — прищурился зло Нестор. — Встречу Ворошилова, своей рукой кокну.

— Гляди, батька, он теперь за тобой главный охотник. Ждал-то тебя с отчётом.

— Нашли дурака.

Через три дня к Махно прибыл Дыбенко, а с ним товарищи Антонов и Медведев и полувзвод охраны. Велев сопровождающим оставить его наедине с батькой, он заговорил:

— Я держу своё честное слово, Нестор. Помнишь, я говорил тебе, что предупрежу тебя, если что.

— Помню, Павел Ефимович.

— Ты объявлен вне закона и приказано, где б тебя ни увидеть, брать под арест или расстрелять.