Одиссея генерала Яхонтова

Много ли можно было увидеть из окон поезда Одесса — Москва в августе 1946 года? Много. Ужасали развалины, ужасали полуразрушенные печи, только и оставшиеся от деревень… На каждой станции Яхонтов обязательно выходил, чтобы побыть среди толпы, пристально вглядеться в людей, послушать их разговоры. Какую же страшную цену заплатила его Родина за то, что спасла мир! — вот главное, что он увидел и понял. Люди в отрепьях, босые или обутые во что-то, что Яхонтов не мог распознать, так плохо одетые люди, что среди них одетые в полинялую военную форму казались франтами… Из их разговоров можно было понять, что многие живут в землянках, в сараях и нет никаких шансов на то, что им не придется там же и зимовать. Но не от того хмурыми были в большинстве своем эти люди, понял очень важное Яхонтов. Они уже свыклись с разрушениями и знали, что теперь все зависит только от них — как смогут, так и построятся, так и переедут из землянок и времянок в дома. Но не все зависело от них. Судьба как будто испытывала Россию на крепость. В первое послевоенное лето страну поразила страшная засуха. В августе, когда Виктор Александрович ехал по Украине и Южной России, стало уже ясно, что хлеба не будет…

В Москве он не был ровно десять лет. Новостройки конца 1936 — начала 1941 года уже стали старожилами, уже так срослись с городом, что даже Яхонтов иной раз колебался, вспоминая, видел он уже это или еще нет. Он не заметил в столице разрушений (разбомбленные дома были давно уже разобраны и на их месте устроены скверики), но влияние войны увидел всюду. Видно было, что город несколько лет не мог позволить себе должным образом следить за собой. Конечно, столичная толпа отличалась от той, что он видел на брянском вокзале, но и здесь было заметно, как война отбросила страну назад, как понизился жизненный уровень. Виктор Александрович заходил в магазины и смотрел, как люди «отоваривают карточки», читал объявления вроде того, что в этом месяце вместо мяса будет выдаваться селедка — из расчета 2 кг за 1 кг мяса. Узнал Яхонтов, что карточки бывают разные — литер «А», литер «Б», «рабочие», «служащие», «иждивенческие», «детские». Есть для слабых и УДП (усиленное дополнительное питание). Не потерявшие чувства юмора москвичи расшифровывали это название как Умрешь-Днем-Позже… Без карточек продавалось мороженое. Яхонтов замечал, как жадно едят его люди. Ему объяснили — сказывается сахарное голодание военных лет. И еще без всякой нормы можно было выпить. Чтобы послушать разговоры, Виктор Александрович отстоял однажды очередь к ларьку рядом с Концертным залом имени Чайковского. Очередь подвигалась медленно. Брали обычно сто или сто пятьдесят граммов водки и кружку пива. Яхонтов взял одно пиво и долго пил его, жадно впитывая разговоры вокруг. Тоска взяла его за сердце — он вспомнил фултонскую речь Черчилля, вспомнил нараставшие с каждым днем вопли о русской угрозе. Какая подлость! С тех пор как Яхонтов попал в СССР, он от каждого — от каждого! — слышал, что у того погиб отец, брат, сын, что в Германию угнали сестру, что от голода умерла мать, что разрушен дом, что работают люто, стиснув зубы, надо все восстанавливать. Ловил Яхонтов и реплики в адрес союзников. Реплики чаще всего иронические. Но о фултонской речи Черчилля мужики с пивными кружками в руках тоже знали.

«Вот тебе и железный занавес», — думал Яхонтов, знавший и то, что господин Черчилль позаимствовал сей термин у геббельсовской пропаганды. Есть занавес, есть, только повешен он не восточной стороной. И как обманывают на Западе сами себя, воображая, что эти мужики «в оппозиции» к своему правительству.

А также уловил в этой очереди Яхонтов, что русский язык обогатился еще одним ругательством — «власовец»…

И еще раз поразило Яхонтова московское метро, вернее — дальновидность правительства. Оказывается, и в войну продолжалась стройка. Сохранялись кадры. Значит, была уверенность в победе…

В отличие от прошлых наездов сейчас у Виктора Александровича были в Москве и старые друзья. Это прежде всего граф Алексей Игнатьев с милой Наташей. И едва устроившись в гостинице, Яхонтов попросил дежурную «Интуриста» найти телефон и адрес Игнатьевых. Вспомнилось, как в двадцать четвертом году, в Париже, тщетно ожидая советской визы, он встретился с Алексеем Алексеевичем и как они были рады, что оба душой оторвались от белоэмигрантщины и пошли по пути признания Советской России… А теперь граф Игнатьев — советский генерал и уже, считай, давний житель Москвы.

Они встретились на следующий же день и проговорили почти сутки. Боже мой, сколько же они не виделись — просто не верится. Но уж кого-кого, а Игнатьева Виктор Александрович всегда ощущал рядом. Алексей Алексеевич, может быть, и не подозревал, сколь важна была для Яхонтова его поддержка тогда, в двадцать четвертом. Виктор Александрович знал, что переход Игнатьева на советскую платформу привел к тому, что с ним порвали почти все близкие и даже мать. Он осторожно осведомился о ее судьбе. Оказалось, она умерла в 1944 году, в Париже, в 94 года…