Одиссея генерала Яхонтова

Отстояв очередь, в которой все-таки соблюдался порядок, Яхонтов купил билет на 1 (14) ноября. До поезда оставалось шесть дней. Он прожил их у тещи, стараясь как можно меньше показываться кому бы то ни было.

И снова дорога через всю Россию. Но на этот раз стихи Блока «молчали желтые и синие, в зеленых плакали и пели» вспоминались разве что по контрасту с происходящим. Зеленые и синие смешались. В первый раз коридор вагона, где ехал Виктор Александрович, был набит людьми, которые не только «плакали и пели», но курили махру, пили самогон, смачно плевались и рыгали, перематывали портянки, отчаянно сквернословили и не давали никому прохода в прямом и переносном смысле. Так же забиты были тамбуры, площадки, служебные купе. Более того, когда дорога изгибалась, из окна можно было увидеть, что едут и на крышах. И это в Сибири в середине ноября!

Среди этой публики преобладали люди в шинелях. Они многословно рассказывали о себе, о своих семьях, о своих деревнях, дружно ругали войну. Внимательно прислушиваясь к их разговорам, Яхонтов сделал неутешительный вывод. Эти люди всерьез восприняли утопические лозунги большевиков. Малограмотные (в чем, конечно, была их беда, а не вина), они не понимали, что режим Ленина рухнет не сегодня, так завтра, они свято верили, что отныне и навсегда власть в их руках. Толковали они это весьма упрощенно, и нетрудно было предсказать, что по их возвращении в родные места произойдет немало кровавых драм.

Были, однако, и другие пассажиры, которые старались говорить как можно меньше. К их числу относился и Яхонтов, и его старый знакомый — румынский дипломат, который с женой и дочерьми занимал все соседнее купе. Среди молчаливой части пассажиров опытным взглядом профессионального военного Яхонтов угадывал многих переодетых офицеров. Впрочем, солдаты тоже без труда их всех распознавали. Атмосфера в этом ковчеге на колесах была крайне напряженной. Тем более, подъезжая к очередной остановке, никто не мог предвидеть, какая здесь власть. И чем дальше на восток, тем реже догоняли поезд вести из Петрограда.

Наконец связь полностью прекратилась: телеграфные провода на каком-то перегоне оказались срезанными. Напряжение все возрастало, конфликты вспыхивали все чаще, и, несмотря на свои намерения мириться с чем угодно, лишь бы добраться до цели, Яхонтов вмешался в один из них. Напротив его купе, в коридоре, уже долгое время ехал бойкий солдат. Чем дальше на восток, тем нетерпимее делалось его поведение. Объектом своего хамского остроумия он избрал румынскую семью. Вызывая смех окружающих, солдат предлагал дочери дипломата ехать с ним в деревню. Земли у нас теперича много, дурачился солдат, так мы с тобой нарожаем детишек цельную кучу. Лежащие рядом покатились от хохота, когда солдат предложил ехать к нему в деревню и супруге дипломата. Румын сделал попытку уладить дело дипломатическими методами. Сдержанно, достойно, корректно он попросил солдата оставить в покое его семью, показал свой дипломатический паспорт, тщательно подбирая русские слова, сказал, что по международным законам дипломаты и члены их семей неприкосновенны.

— Законы? — насмешливо переспросил солдат и сплюнул. — Это ваши буржуйские законы. И паспорт у тебя буржуйский. Мы тебя не звали. Вот когда будет у вас в Румынии советская власть, тогда и приезжай. Только хрен тебя тогда пошлют, приедет к нам в Питер мужик румынский навроде меня…

Лежавшие рядом мужики загоготали. И тут Яхонтов не выдержал:

— Молчать! — крикнул он. — Прекратить! Прекратить безобразничать! Это женщины, иностранки, им нет дела до наших переворотов. Ясно?

Но солдат не сробел.

— Вот ты и заговорил, ваше благородие, — усмехнулся он. — А то все молчишь да молчишь, я уж думал — профессор какой с университета или духовного звания. А как заорал, так враз и обнаружился — ваше благородие. Постой, а может, и превосходительство? А то благородия теперича с нами одним классом едут. Вон, глянь-ка, у сортира курит.

Солдат указал на молодого человека с нервным интеллигентным лицом, одетого в рваную австрийскую шинель. Тот сделал вид, что ничего не слышит. А остряк все не унимался.

— Погоди, погоди, — пригрозил он. — Я на станции до Петрухи доберусь. Он говорил, что твоя личность ему вроде как знакомая.

Кто такой был Петруха, Виктор Александрович так и не узнал, но после стоянки беспокойный сосед вернулся на свое место и забарабанил в дверь купе:

— Эй, генерал! — кричал он. — Генерал Яхонтов, подь сюды, потолкуем.