Последнюю фразу Яхонтов повторил по-японски. «Заместитель министра», о котором шла речь, был фактическим хозяином этого марионеточного государства. Как и рассчитывал Виктор Александрович, японский офицер выдвинулся из своего темного угла, взял письмо и внимательно прочел. Обращаясь уже только к нему, Яхонтов сказал, что везет, кроме того, еще несколько писем к важным официальным лицам (он перечислил их, и офицер удовлетворенно кивал головой) и что во всех письмах указывается: по заданию американского института политики он едет в Китай изучать коммунистическое движение и все местные власти просят оказывать ему содействие, в том числе и в сборе литературы.
Японец взглянул на письма, вернул все Яхонтову и коротко распорядился не чинить ему препятствий.
— Ну что же, генерал, вы сразу не сказали про письма-то? — бормотал униженный Тарханов. — Счастливого пути, генерал.
— Желаю здравствовать, — ответил Яхонтов и не удержался, добавил: — Ротмистр.
В результате Яхонтов благополучно сел в харбинский поезд. Все его вещи были целы, только чемодан с книгами опечатан. Открывать его до выезда из «маньчжурского государства» он не мог. Поезд шел точно по расписанию, в вагонах было чисто, но отдохнуть не удалось: у пассажиров непрерывно требовали показать паспорт. Даже ночью их несколько раз безжалостно будили: «Ваши документы!»
В Харбине история начала повторяться. Целая толпа русских полицейских встречала Яхонтова на платформе. Взяли его багаж и повели к начальнику, который оказался тоже русским, бывшим жандармским генералом.
И опять Виктор Александрович объяснял, какова цель его поездки, и показывал рекомендательные письма. Харбинский начальник, очевидно, уже сориентировался и потому ограничился тем, что заставил Яхонтова написать подробную историю всего, что произошло с ним в Маньчжоу-Го.
— Мне необходимо будет приложить ваше собственноручно написанное объяснение к рапорту, который я должен представить японским властям, — простодушно сказал жандарм.
Затем он даже проявил любезность — вызвал китайского кули и велел ему доставить задержанного вместе со всеми вещами обратно в поезд.
Едва они вышли на улицу, кули сказал на отличном русском языке:
— Скоро мы им укажем их место…
Не было сомнений, что он имел в виду как японцев, так и их прислужников — русских белогвардейцев. Когда Яхонтов вернулся в свой вагон, проводники тепло его приветствовали: полицию они не жаловали.
Наслышавшись о порядках, царивших в Маньчжоу-Го, Яхонтов не сомневался, что только рекомендательные письма к японскому «начальству» удержали его «соотечественников» от расправы. Здесь могли и «похитить», и просто толкнуть под поезд, объявив потом жертвой несчастного случая. Такое здесь случалось нередко. Понял Яхонтов и то, что информация о его передвижении обгоняет его.
О следующем этапе своего путешествия сам Яхонтов рассказал так:
«В Шайхайване, на границе Маньчжоу-Го и собственно Китая, был неописуемый беспорядок, не считая полного отсутствия освещения. В темноте я умудрился купить билет до Бейпина (Пекина. —
Следующим утром я прибыл в Бейпин. Чувство безопасности и атмосфера спокойствия древней столицы Поднебесной империи, комфортабельный «Отель-де-Пекин»— вот причины того, что я оставался там дольше, чем сначала планировал. Я помню это пребывание в Бейпине еще и потому, что я был там в то время, когда в Лейпциге шел процесс по делу о поджоге рейхстага. Я восхищался мужеством и умом главного обвиняемого, болгарина Димитрова. Это был настоящий борец, его поведение было превыше всяких похвал.
Из Бейпина я поехал в Шанхай с короткой остановкой в Нанкине. С помощью рекомендательных писем я получил возможность встретиться со многими известными китайцами. Но хотя мне и удалось встретиться со многими людьми, которые были способны просветить меня по интересовавшей меня теме, я обнаружил, что большинство из них не склонно открыто говорить о коммунистах, о советских районах, о красных армиях. В то время о китайских коммунистах полагалось молчать, эта тема была табу. Ни в одном китайском книжном магазине не было ничего по этой теме. Даже журнал «Чайна форум», издававшийся в Шанхае одним американцем, не допускался в эти магазины. В то же время американский магазин дал мне возможность приобрести старые номера этого журнала и некоторую другую литературу. Было трудно получить новые материалы, но в конце концов я получил возможность собрать немного и проверить то, что я нашел в Москве и в других местах.