Читаем Одиссея генерала Яхонтова полностью

Последнюю фразу Яхонтов повторил по-японски. «Заместитель министра», о котором шла речь, был фактическим хозяином этого марионеточного государства. Как и рассчитывал Виктор Александрович, японский офицер выдвинулся из своего темного угла, взял письмо и внимательно прочел. Обращаясь уже только к нему, Яхонтов сказал, что везет, кроме того, еще несколько писем к важным официальным лицам (он перечислил их, и офицер удовлетворенно кивал головой) и что во всех письмах указывается: по заданию американского института политики он едет в Китай изучать коммунистическое движение и все местные власти просят оказывать ему содействие, в том числе и в сборе литературы.

Японец взглянул на письма, вернул все Яхонтову и коротко распорядился не чинить ему препятствий.

— Ну что же, генерал, вы сразу не сказали про письма-то? — бормотал униженный Тарханов. — Счастливого пути, генерал.

— Желаю здравствовать, — ответил Яхонтов и не удержался, добавил: — Ротмистр.

В результате Яхонтов благополучно сел в харбинский поезд. Все его вещи были целы, только чемодан с книгами опечатан. Открывать его до выезда из «маньчжурского государства» он не мог. Поезд шел точно по расписанию, в вагонах было чисто, но отдохнуть не удалось: у пассажиров непрерывно требовали показать паспорт. Даже ночью их несколько раз безжалостно будили: «Ваши документы!»

В Харбине история начала повторяться. Целая толпа русских полицейских встречала Яхонтова на платформе. Взяли его багаж и повели к начальнику, который оказался тоже русским, бывшим жандармским генералом.

И опять Виктор Александрович объяснял, какова цель его поездки, и показывал рекомендательные письма. Харбинский начальник, очевидно, уже сориентировался и потому ограничился тем, что заставил Яхонтова написать подробную историю всего, что произошло с ним в Маньчжоу-Го.

— Мне необходимо будет приложить ваше собственноручно написанное объяснение к рапорту, который я должен представить японским властям, — простодушно сказал жандарм.

Затем он даже проявил любезность — вызвал китайского кули и велел ему доставить задержанного вместе со всеми вещами обратно в поезд.

Едва они вышли на улицу, кули сказал на отличном русском языке:

— Скоро мы им укажем их место…

Не было сомнений, что он имел в виду как японцев, так и их прислужников — русских белогвардейцев. Когда Яхонтов вернулся в свой вагон, проводники тепло его приветствовали: полицию они не жаловали.

Наслышавшись о порядках, царивших в Маньчжоу-Го, Яхонтов не сомневался, что только рекомендательные письма к японскому «начальству» удержали его «соотечественников» от расправы. Здесь могли и «похитить», и просто толкнуть под поезд, объявив потом жертвой несчастного случая. Такое здесь случалось нередко. Понял Яхонтов и то, что информация о его передвижении обгоняет его.

О следующем этапе своего путешествия сам Яхонтов рассказал так:

«В Шайхайване, на границе Маньчжоу-Го и собственно Китая, был неописуемый беспорядок, не считая полного отсутствия освещения. В темноте я умудрился купить билет до Бейпина (Пекина. — Ред.). С помощью носильщика, продемонстрировавшего чудеса акробатики, я добрался до моего вагона. Носильщик поместил меня и мой багаж в поезд, пробившись сквозь густую толпу китайцев, рвущихся во мраке к составу. Никто не спросил у меня паспорта, никто не проверял багаж. Но со всеми этими признаками беспорядка и дезорганизации я чувствовал себя несравненно лучше, чем в комфортабельном, чистом, четко следующем по расписанию поезде в контролируемом японцами Маньчжоу-Го.

Следующим утром я прибыл в Бейпин. Чувство безопасности и атмосфера спокойствия древней столицы Поднебесной империи, комфортабельный «Отель-де-Пекин»— вот причины того, что я оставался там дольше, чем сначала планировал. Я помню это пребывание в Бейпине еще и потому, что я был там в то время, когда в Лейпциге шел процесс по делу о поджоге рейхстага. Я восхищался мужеством и умом главного обвиняемого, болгарина Димитрова. Это был настоящий борец, его поведение было превыше всяких похвал.

Из Бейпина я поехал в Шанхай с короткой остановкой в Нанкине. С помощью рекомендательных писем я получил возможность встретиться со многими известными китайцами. Но хотя мне и удалось встретиться со многими людьми, которые были способны просветить меня по интересовавшей меня теме, я обнаружил, что большинство из них не склонно открыто говорить о коммунистах, о советских районах, о красных армиях. В то время о китайских коммунистах полагалось молчать, эта тема была табу. Ни в одном китайском книжном магазине не было ничего по этой теме. Даже журнал «Чайна форум», издававшийся в Шанхае одним американцем, не допускался в эти магазины. В то же время американский магазин дал мне возможность приобрести старые номера этого журнала и некоторую другую литературу. Было трудно получить новые материалы, но в конце концов я получил возможность собрать немного и проверить то, что я нашел в Москве и в других местах.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 Великих Феноменов
100 Великих Феноменов

На свете есть немало людей, сильно отличающихся от нас. Чаще всего они обладают даром целительства, реже — предвидения, иногда — теми способностями, объяснить которые наука пока не может, хотя и не отказывается от их изучения. Особая категория людей-феноменов демонстрирует свои сверхъестественные дарования на эстрадных подмостках, цирковых аренах, а теперь и в телемостах, вызывая у публики восторг, восхищение и удивление. Рядовые зрители готовы объявить увиденное волшебством. Отзывы учёных более чем сдержанны — им всё нужно проверить в своих лабораториях.Эта книга повествует о наиболее значительных людях-феноменах, оставивших заметный след в истории сверхъестественного. Тайны их уникальных способностей и возможностей не раскрыты и по сей день.

Николай Николаевич Непомнящий

Биографии и Мемуары