Одиссея генерала Яхонтова

Яхонтов очень жалел, что он никак не попадает в Москву ни на 1 мая, ни на 7 ноября. Как хочется посмотреть военный парад на Красной площади! Говорят, что интуристам разрешают стоять на гостевых трибунах у Мавзолея. Но был разгар лета, и никаких парадов не предвиделось.

А метро? Не он ли, прочитав лет десять назад о планах построить в Москве метрополитен, мысленно заглядывая вперед, представлял себе будущие станции на Остоженке и на Арбате подобными станциям нью-йоркского сабвея. Но Москва превзошла всех! Она как будто наверстывала упущенное. Как-никак, а в Лондоне метро появилось в 1863-м, в Нью-Йорке — в 1868-м. В России Александр И незадолго перед тем подписал манифест об освобождении крестьян. Скульптор Толстой создал памятную медаль: помещик и крестьянин подают друг другу руки, их обоих обнимает за плечи царь. А в Лондоне в это время чеканили медаль по поводу пуска подземки. Вот они, точки отсчета! Но как непросто в жизни, в истории. Молодцы, метростроевцы, сотворили чудо. Безусловно, они заслужили, чтобы в их честь назвали улицу. Но зачем же дли этого стерли с карты Москвы древнее имя — Остоженка? Ведь в советской столице возникают совершенно новые улицы. Вот бы и назвать одну из них Метростроевской… Станция «Дворец Советов». Her еще дворца, дворец будет — в том сомнении нет, — но зачем ради него сносить храм Христа-Спасителя? И не задавит ли небоскреб дворца все в округе, в том числе и Кремль? Замечательно само по себе, что одна из самых главных площадей российской столицы названа бессмертным именем Пушкина. Кто знает, может быть, ради Пушкина и можно было пожертвовать названием Страстная площадь, может быть. Но зачем надо было сносить Страстной монастырь? На его месте ничего нет, пустое заасфальтированное пространство. Неужели монастырь снесли только для того, что бы видно было стандартно-скучное и ничем по нью-йоркским меркам не примечательное здание «Известии»?

Противоречивые чувства испытывал Виктор Александрович на Родине. И восхищение, и сомнения, радость и печаль, гордость и недоумение. Не со всеми своими спутниками Яхонтов был откровенен. Он считал ненужным говорить друзьям-друзьям-американцам о том, как он грустит по поводу уничтоженных храмов и утраченных названий. Только с Мальвиной Витольдовной делился он своими сомнениями и (да и то не всегда) со Скарятиной. Даже с дочерью он был сдержан. Его огорчало, что Ольга смотрит на Россию глазами иностранки. Умом он понимал, что это естественно — о Родине у нее могли сохраниться лишь смутные детские воспоминания. Но кто она — американка, чешка, японка? Русская ведь…

Последний сюрприз Родина преподнесла ему буквально в час прощания. Уезжал он и на этот раз через Ленинград — а как же иначе? В последний вечер, расплатившись в гостинице, упаковав чемоданы и оставив их на попечение дежурной, они пошли в Мариинский театр, уже давно, впрочем, не Мариинский, а с прошлого года еще и Кировский. Пошли, рассчитав, что с последнего действия придется уйти — иначе не успеют на пароход. И вот когда в последнем антракте Яхонтов, окруженный своими спутниками, направлялся к выходу, в фойе он внезапно лицом к лицу столкнулся с Верховским. Александр Иванович был моложав, элегантен, в очках (а не в пенсне, как раньше) и — в форме комбрига Красной Армии. Какая чудовищная несправедливость случая! Почему они не встретились ну хотя бы в предыдущем антракте! У Яхонтова счет шел на минуты. «Идите, я вас догоню», — коротко бросил он своим спутникам и протянул Верховскому руку.

— У меня считанные минуты, — быстро сказал Яхонтов, чувствуя, что спазма сжимает ему горло. — Надо бежать на пароход, вещи в вестибюле гостиницы. Я живу в Америке, но я не враг родной стране… Я друг, поверьте…

Не отпуская его руку, Верховский сказал тоже с трудом:

— В вашей честности и любви к Родине, Виктор Александрович, я никогда не сомневался и сейчас не сомневаюсь.

— Александр Иванович, на будущий год я обязательно приеду снова. А теперь — до свидания. Надо бежать.

— Найдите меня через наркомат, Виктор Александрович. Обязательно.

На будущий год приехать не удалось. Когда Яхонтов снова оказался на Родине, Верховского давно уже не было в живых.

…Осенью того же, 1936 года вышла из печати книга Яхонтова «Взгляд на Японию». Встретили ее весьма благожелательно. Только «Нейшн» посчитала автора чрезмерным оптимистом — он утверждал, что войны на Дальнем Востоке можно избежать, если США и СССР будут союзниками. Судя по всему, обозреватель «Нейшн» не осознавал советской мощи и не верил в то, что союзничество США и СССР осуществимо. А через несколько месяцев в одной из канадских газет Яхонтов прочел отзыв о своей книге, написанный графом Игнатьевым. Это было чуть ли не последнее выступление Алексея Алексеевича в западной печати перед его возвращением на Родину. «Похоже, эта книга станет пророческой», — писал Игнатьев. Но кто тогда на Западе слушал бы странного русского графа, который «продался большевикам». Веселился Париж, веселилась Варшава, не говоря уж о Нью-Йорке. Опасности не видели.