Одиссея Гомера

Вашти не стала сразу приставать к Лоренсу. Но, улучив момент, когда других кошек не было рядом — а теперь, когда мы жили в таком большом доме, эти моменты чудесным образом стали возникать, — она прыгала ко мне на руки и очень мягко, ненавязчиво заставляла себя ласкать. Она не пыталась вынудить Лоренса делать это, но, пока я ее гладила, она смотрела на него глазами, полными нескрываемого обожания. Это было то самое выражение, которое все мужчины, вероятно, мечтают хоть раз в жизни увидеть в глазах какой-нибудь прекрасной женщины. Глаза Вашти, казалось, говорили: «Неужели ты не видишь, насколько я лучше, чем те двое? Я таааааак тебя люблю, как они не полюбят никогда». Лоренс был заинтригован. Иногда я замечала, что он смотрит на нее почти так же, как она на него.

— Какая она красивая! — говорил тогда Лоренс. — У нее просто идеальная мордочка. Кажется, я никогда в жизни не видел такой прелестной кошки.

Я не знаю в деталях, как именно развивались события после этого и кто сделал первый шаг, но однажды вечером я пришла домой и обнаружила, что Вашти, свернувшись клубочком, уютно устроилась на коленях у Лоренса, а он гладит ее и приговаривает: «Ах ты, моя красавица! Краса-а-авица, краса-а-а-авица, хорошая девочка!» Он замолк на полуслове, как только увидел меня, но Вашти просидела у него на коленях еще целый час. А однажды я вышла из душа и увидела, что Лоренс сидит за столом и собирается завтракать, а Вашти трется о его ноги, и он дает ей вкусные кусочки из своей тарелки.

— Лоренс! — возмутилась я. — Ты хоть понимаешь, чего мне стоило отучить их попрошайничать?

Лоренс выглядел пристыженным:

— Но она такая красавица и так любит меня!

Ну-ну. Уж конечно, Лоренс был не первым мужчиной, который изменил своим принципам под этим предлогом.

Шли недели и месяцы, и Лоренс постепенно стал более внимательным, а Вашти, казалось, переживала свою вторую кошачью юность. Она постоянно пребывала в игривом, приподнятом настроении, чего с ней не случалось уже давно. Она просто летала по квартире — но не грубо и агрессивно, натыкаясь на мебель и срывая все, что висит, притаскивая клочки бумаги Лоренсу, чтобы он играл с ней, — а легко и элегантно, как истинная леди. Со мной она этого не проделывала с тех пор, как была котенком. Вашти стала гораздо более привередлива в отношении утреннего туалета и с остервенением вылизывала свою длинную белую шерсть, доводя ее до полного совершенства. Если ей случалось заметить какие-то проявления нежности между мной и Лоренсом, она издавала крик, исполненный бешеной ревности, словно говоря: «Эй, вы! Вы что, не видите, что я здесь?» Лоренсу это доставляло колоссальное удовольствие, и он часто устраивал для Вашти целое шоу из показных объятий и поцелуев в надежде вызвать ее ревность.

— Ты представить себе не можешь, как я люблю, когда ты пользуешься мной, чтобы подразнить мою кошку, — говорила я тогда.

Скарлетт и Гомер по-прежнему предпочитали проводить время наедине со мной, но Вашти теперь пребывала на вершине счастья. Я была так рада за нее, что, наверное, немножко больше любила за это Лоренса.

— Похоже, у каждой кошки действительно свой характер, ты не находишь? — заметил Лоренс однажды. — Я всегда знал, что это справедливо в отношении собак, но о кошках такого никогда не думал. Наверное, поэтому я никогда их не любил.

Меня это ошеломило. Я просто поверить не могла, что на свете есть человек, которому невдомек, что, конечно же, у каждой кошки свой неповторимый характер. Как и Лоренс, я выросла в семье, где держали собак, но, принося в дом каждую из своих кошек, я, безусловно, ожидала, что ни одна из них не будет похожа на других.

Однако если это прозрение заставило Лоренса хотя бы чуточку лучше относиться к моим кошкам, а их к нему, то я ничего не имела против.

Прошло еще немного времени, и Лоренс стал не просто замечать разницу между кошками, но даже, в каком-то смысле, уважать их, хоть и против своей воли. Однажды он заявил:

— Я могу понять Скарлетт. Она просто хочет, чтобы ее оставили в покое и она могла заниматься своими делами. — Как человек, который совершенно сознательно почти двадцать лет прожил в одиночестве, он, естественно, мог понять Скарлетт.

А когда Лоренс впервые увидел, как Гомер подпрыгнул на полтора метра и поймал муху в полете, он был просто вне себя от восхищения.

— Ты посмотри, что этот кот вытворяет! — воскликнул он. Его это так потрясло, что он немедленно побежал в кухню и принес Гомеру кусок индейки в качестве вознаграждения.

— Ей-богу, этот кот умеет двигаться. Ты когда-нибудь замечала, какая у него походка? Он такой гибкий и грациозный, как ни одна другая кошка!

Замечала ли Я?! Он что, шутит, что ли?