Одиссея Гомера

— И как нам теперь быть? — В голосе Тони сквозила растерянность.

Я глубоко вздохнула. Спокойно, сказала я сама себе. А вслух добавила:

— Что ж, раз так, пусть летит без снотворного.

Сражение «за», вернее, «против» таблеток имело, впрочем, один положительный эффект. Оно настолько истощило Гомера, что он не только притих, но на какое-то время даже перестал брыкаться, поэтому посадка прошла довольно спокойно. Однако едва я поставила корзинку с ним под кресло впереди себя и донесся гул двигателей, как кот тут же завелся опять.

— Не желаете ли коктейль перед взлетом? — склонилась надо мной жизнерадостно-участливая бортпроводница, заметив, как, уронив голову, я обхватила ее руками.

— О Боже! И не один! — выдохнула я.

Бортпроводница подкатила тележку, на которой стояла водка с клюквенным соком; одним глотком осушив коктейль до дна, я тут же потянулась за вторым. Господи, спасибо тебе, что есть первый класс!

Перелет из Майами в Атланту, где у нас была пересадка, длится не более часа. За этот час Гомеровы стенания дополнились низкими и протяжными нотками и приобрели какое-то совсем уж траурное звучание, какого прежде мне слышать не доводилось. Но тут надо понимать, что слух у него был куда более острым, чем у других котов, и можно только представить себе, какую боль он испытал от смены давления, когда самолет набирал высоту. Поэтому, едва погасла надпись «пристегните ремни», я вытащила корзинку Гомера из-под сиденья, поставила ее на колени и обняла. Я тихонечко ее расстегнула — так, чтобы пролезла рука, и коснулась его головы. Гомер прижался к моей руке и стал тереться об нее с такой отчаянной силой, что это напомнило мне моменты, когда он, полагая, что я сердита на него, хотел подластиться и помириться. В стенания закрались покаянные всхлипы: «Выпустите меня отсюда! Пусть это все закончится! Я буду вести себя хорошо! Честное слово!»

Если бы я могла, я бы себя упаковала в корзинку, а коту предложила кресло, а также обменяла легкое головокружение на боль в ушах, и это была бы честная сделка. Но откуда ему было знать и как понять, за что и почему я подвергаю его такому испытанию?

— Хороший мальчик, хороший, — только и шептала я, поглаживая его бедные ушки. — Хороший, хороший…

После того как я опрокинула третий коктейль, а самолет набрал высоту, на меня снизошло чувство примирения с неизбежной действительностью. В конце концов, мы уже летим. Я продолжала поглаживать Гомеру ушки, что в какой-то степени его успокаивало, а что до выразительных взглядов, посылаемых нам с Гомером отдельными недовольными пассажирами по поводу бесконечной жалобной песни, то можно было просто пожать плечом. Никто ведь никого не заставлял лететь первым классом, если уж на то пошло…

Наконец я смогла собраться с мыслями и сосредоточиться. Я ведь в свое время училась в Атланте и хорошо представляла себе размеры тамошнего аэропорта. Оставалось лишь надеяться, что наш нью-йоркский самолет будет ждать нас где-нибудь поблизости от того сектора, где нас высадят. К моему ужасу, когда бортпроводница объявила информацию о пересадке, выяснилось, что мы приземляемся в секторе «А», в то время как посадка на Нью-Йорк будет проходить с сектора «Д», а в нашем распоряжении всего-навсего пятнадцать минут. Пара пустяков… для хорошего стайера.

Мое кресло стояло ближе всего к выходу, и в ожидании Тони с Феликсом я уже танцевала на пуантах.

— Ребята, ноги в руки — и бегом! — встретила я их. — «Бегом!» означает бегом! На старт. Внимание. Марш!

Они все поняли и рванули с места в карьер.

— Куда же вы?! — успела крикнуть я им вдогонку, потому что побежали мы в разных направлениях. — Сюда!

Мы пронеслись через здание аэропорта, хлопая сумками, и выбежали к маршрутным автобусам аэропорта.

— А вот и наш, видите? Указатель «сектор Д», — заранее обрадовался Тони, притормаживая у пустого паркинга.

— Время не ждет! — пресекая напрасные надежды, отрезала я. — Вперед!

Мы вновь припустили по дистанции, словно за нами гнались все черти ада, минуя, как нам представлялось, полусонных прохожих и праздных уборщиков, и натыкаясь на случайных зевак, которые не успели вовремя отпрянуть с дороги. «Извините, извините», — то и дело сипели мы, сбиваясь с дыхания.

Скарлетт и Вашти стеклянными глазами смиренно взирали на проносящиеся мимо виды. Гомер, не привыкший к тому, чтобы его трясли почем зря, да еще с такой силой, горестно подвывал на каждом шагу.

— Кто составляет расписание этих пересадок? — с шумом втягивая в себя воздух, кстати или некстати поинтересовался Феликс.

— Какой-то садист… из администрации аэропорта, — предположила я через плечо.

Мы добежали до нашего сектора, когда ворота уже закрывались.

— Стойте! Мы здесь! — объявила я о нашем прибытии регистраторше за стойкой и тут же сложилась пополам — перевести дух и растереть сведенную судорогой ногу.

В этом подобострастном положении я протянула ей наши билеты и кошачьи справки. Пот катился с меня ручьем, заливая глаза, и, смахивая поток с лица, чтобы хоть что-нибудь видеть, я со всей неизбежностью оросила оным все наши бумаги.