«Обстоятельства смерти Вашего отца в Берлине в первые дни после окончания войны достаточно загадочны. Я никогда не верила официальной версии случившегося. К тому же ваш отец сказал мне как-то: „Элинор, если я умру и не найдется как минимум десятка свидетелей, способных подтвердить, что моя смерть произошла от естественных причин, знай, что меня наконец достали русские“.
Я ответила ему: „Генри, ты хочешь сказать „немцы“?“ Но он на это твердо заявил: „Нет, я имею в виду наших подлых союзников“. Да, и еще кое-что. Американский офицер, пришедший тогда за вещами Генри. Мне не понравилось его поведение. Почему он пришел один? Почему, чтобы обыскать этот большой дом, надо было заставлять моих немногочисленных слуг участвовать в этом утомительном процессе? Почему на следующий день пришел другой офицер с той же миссией? Этот второй американец никак не хотел поверить в то, что до него уже кто-то приходил. Он сказал, что в армии узнали о смерти Генри всего несколько часов назад.
В тот момент я была слишком переполнена горем, чтобы придавать всему этому какое-либо значение, но пару месяцев спустя попыталась навести некоторые справки. В тот период, к сожалению, еще сохранялись военные порядки и запрет на разглашение информации, так что моя затея оказалась бесполезной.
Надо сказать, что дневник Вашего отца проясняет многое…»
Кэтрин взглянула на Карбури и тихо спросила:
– «Талбот»?
Глаза у Карбури расширились от удивления.
– Да. «Талбот» и «Вольфбэйн». Я и не представлял, что вы об этом знаете. Что еще вам известно?
– Не так много.
Она перевернула страничку: