Одиссея. В прозаическом переложении Лоуренса Аравийского

— Нет, ребята, с Зевсом ни одному смертному не тягаться. Его дворец и сокровища предвечны. Но на земле — не знаю, может ли кто-либо со мной сравниться. Только после семи тяжких лет, полных приключений и страданий в дальних краях, я сумел вернуться домой с этими сокровищами. Я побывал на Кипре и в Финикии, и в Египте, посетил эфиопов, сидонцев и эрембийцев. Даже в Ливии я был^[18], где овцы ягнятся по три раза в году и приносят рогатый приплод. Там ни король, ни пастух не окажется без сыра, мяса или свежего молока, потому что вымя их овец всегда полно.

«Пока я скитался по дальним странам и стяжал себе богатство, злодей погубил моего брата, застигнув его врасплох с помощью изменницы-жены. Поэтому мало мне радости от огромного состояния. Наверняка ваши отцы, кто бы они ни были, рассказывали вам, что мне выпало много печали. Сгинул мой старый дворец, полный дивных богатств. Я был бы счастлив в своем дому и с третью богатств, если бы можно было вернуть моих друзей, погибших на широкой равнине Трои, вдали от конских выпасов Аргоса. Я грущу по ним до слез, сидя в наших королевских чертогах, пока не насытится сердце горем, и не высохнут глаза, ибо нескоро насыщает холодное утешение рыданий.

«Но пуще всех я оплакиваю одного друга, и память о нем отбивает сон и отвращает от еды. Никто из ахейцев, сражавшихся под Троей, не перенес столько тягот, как великий Одиссей. Все его труды и подвиги принесли ему лишь несчастья, а мне — неутолимое горе о друге, пропавшем без вести, и мы не знаем, жив он или умер. Несомненно, они скорбят о нем, как о покойнике, его близкие — старый Лаэрт, верная Пенелопа и Телемах, которого он оставил дома новорожденным младенцем».

Слова Менелая усугубили тоску сына по отцу, и при имени Одиссея слезы покатились по его щекам и упали на землю. Обеими руками Телемах прижал красную мантию к глазам. Менелай заметил это, но не мог решить, дать ли гостю самому назвать имя своего отца, или расспросить его немедля. Пока он раздумывал, в зал из своего благоуханного будуара вышла Елена, окруженная фрейлинами и подобная Артемиде, Богине золотой прялки. Адраста подвинула ей удобное кресло, Алкиппа постелила ковер мягчайшей шерсти, Фило принесла ее серебряную корзинку с рукодельем, подарок Алкандры, жены Полиба, жителя египетских Фив, города самых роскошных на свете дворцов. Полиб подарил Менелаю две серебряных ванны, два котла с треножниками и десять талантов золота, а его супруга одарила супругу Менелая богатыми дарами: золотым веретеном и серебряной корзинкой, которую и принесла фрейлина Фило и поставила возле госпожи. Корзинка на серебряных колесиках с золотым ободком была полна тончайшей пряжи, а поверху лежала прялка с темно-синей шерстью.

Елена уселась в кресло с подножкой и немедленно принялась расспрашивать супруга:

— Мой лорд и повелитель Менелай, любимец богов, представились ли наши гости? Сказать тебе, что я думаю, или изобразить неведенье? Нет, я должна сказать, потому что мое сердце преисполнено изумления. В жизни я не видала такого сходства, ни у мужчин, ни у женщин, как у этого юноши с великолепным Одиссеем. Наверняка это Телемах, которого он оставил младенцем в своем дому, когда вы, ахейские мужи, пошли, пылая войной, на Трою из-за меня, недостойной.

Рыжекудрый Менелай отвечал ей:

— И впрямь, леди, теперь и я замечаю сходство. У него руки и ноги Одиссея, и то же сверкание глаз, и даже хохолок волос, как у Одиссея. Вот, только что я говорил об Одиссее и вспоминал, сколько он сделал для меня и что перенес, и юноша внезапно обронил соленую слезу из под крутых бровей и поднял пурпурную мантию, чтобы укрыть глаза.

Отвечал ему сын Нестора Писистрат:

— Менелай, питомец Зевса, сын Атрея, вождь простого народа, ты угадал — мой друг и впрямь родной и единственный сын Одиссея. Но он скромен и застенчив, и не посмел бы придти и сразу обратиться к тебе, чьим речам мы внимаем, как словам бога. Поэтому повелитель коней и колесниц, Нестор из Герении, послал меня сопровождать Телемаха, чтобы ты помог ему советом и указал, что делать. Много бед выпадает на долю оставшегося дома сына, когда отца нет, и нет защитника и наставника. Отец Телемаха все еще не вернулся, и у него нет друзей, которые оградили бы его от несправедливости.

— Кто бы мог подумать! — воскликнул рыжий Менелай. — У меня в дому сын моего лучшего друга, который совершил по любви ко мне столько геройских подвигов! Я собирался поставить Одиссея превыше всех аргивян, если бы всеведущий Зевес дал нашим быстрым кораблям вернуться из-за соленых морей. Я бы очистил от жителей один из городов моего королевства и дал бы ему в вотчину город в Аргосе. Я бы построил ему дворец и перевез бы его с Итаки со всем его добром, и с сыном, и с домочадцами. Мы жили бы по соседству и часто встречались. Ничто не помешало бы нам наслаждаться взаимной любовью, пока не скрыла бы нас черная туча смерти. Я думаю, боги позавидовали нашему возможному счастью, и не дали Одиссею вернуться домой.