— Врач спросил, почему я не принесла ему план родов. Я ответила, что не понимаю его смысла. Ну, действительно кто будет меня спрашивать, если встанет вопрос кесарева. Они ведь сделают и всё. А эти разговоры, что я не хочу анестезию. Да, не хочу, а вдруг это будет так больно, что я буду умолять позвать анестезиолога. Ну, какой к чертям план! Я только одно ему написала, что при любом исходе режешь пуповину ты.
Повисла пауза. И я слишком долго молчала, не уверенная, что Аманда высказалась.
— А что, можно было отказаться?! — вскричала я с великой надеждой.
— Ты что, сдурела?! — перекричала меня в ночи Аманда. — Такой шанс раз в жизни выпадает. И единицам! Отказываться? К кому ты ещё на роды пойдёшь… А сама рожать будешь, никто тебе ножницы не протянет…
Я упала обратно на подушку. Ладони вновь зачесались, будто в них уже вложили ножницы. Я бы с радостью вернула их доктору. И если не получится, он ведь поможет мне, ведь поможет? Я, кажется, и уснув, задавала этот вопрос. Во сне меня трясло даже больше, чем наяву. Мне снился медицинский офис, приглушённый свет, врач, лицо которого оставалось в тени. Он бегал за мной с ножницами, а я сигала через стулья в поисках двери и нашла её лишь к утру… Только рассказывать про сон не стала. Лучше скорее сбежать на учёбу и позабыть про грядущие роды.
Аманда тоже должна перестать о них думать, потому что собиралась доверстать флаерсы для агентства по недвижимости. А я в спешке доделывала проекты — когда родится малыш, я явно выпаду из университетской жизни минимум на неделю.
— Знаешь, а лучше родить чуть раньше, — выдала Аманда, когда мы уселись в поезд, чтобы ехать в театр. — Если перехожу и будут стимулировать, мать может приехать, потому что будет известна дата. И даже ближе к сорока неделям может приехать.
— Она тебе так сказала?
— Нет, но мне показалось, что она так думает. Уехать от учеников на две недели она не может, но взять неделю отпуска вполне. А я не хочу её видеть на родах. Не хочу делить с ней этот момент.
— А со мной? Почему ты хочешь делить его со мной? — я задала лишь половину вопроса. Не высказанным остался конец фразы: или ты просто боишься идти туда одна?
— А с тобой хочу! И не спрашивай почему. Просто хочу. И всё тут, — и почти уже через минуту добавила: — Если мать перережет пуповину, она станет напоминать мне о своей связи с внуком до конца дней. А ты — нет, понимаешь?
Я кивнула. Конечно, меня ведь не будет рядом. За стеклом мелькали разноцветные коробки домов. Поездка в Рино стала казаться глупостью. У них будет семья — и чтобы там Аманда ни говорила, настоящая. Куда я лезу со своими кисточками и красками?
— Я засекла время, — выдала Аманда, выходя из вагона. — Мы за два часа добрались. Первые роды длятся в среднем часов восемь. Мюзикл идёт два с половиной часа, плюс два часа дороги и ещё час накинь. Мы успеваем в госпиталь!
На лице Аманды играла улыбка, а у меня дыхание захватило. Я дотронулась до её локтя:
— У тебя что, схватки?
Аманда остановилась на середине лестницы, и мне пришлось заискивающе задрать голову.
— Я просто шучу. Ты что?
Я — ничего. Я пыталась отговорить её от поездки. Поезд ведь трясёт. Даже для меня ощутимо, а она до сих пор ойкает на выбоинах в асфальте. Но желание развлечься взяло верх над страхами. Или те только в ночи её одолевают?
Мы успевали забежать за сэндвичем в забегаловку в квартале от театра. Аманда даже взяла колу, подмигнув:
— Может, в последний раз…
Её шуточки не казались смешными. Я её ещё утром спросила про самочувствие, потому что этой ночью она раз десять бегала в туалет.
— У меня всё нормально. Просто в тридцать восемь недель ребёнок вдруг в настоящего слона превратился.
Только в театре я сумела расслабиться, хотя в желудке чувствовалась тяжесть от плохо пережёванной булки, и так же, как и Аманда, я держала руку на животе, пытаясь успокоить неприятные ощущения. Но в отличие от неё действо меня отвлекло, а Аманда постоянно заглядывала в телефон. Может, мать что написала? Не может же ей быть не интересен знаменитый мюзикл. Шикарные декорации, падающая люстра и голоса, какие голоса! Возможно, лицами они не дотягивали до Отелло, но в остальном явно его обошли. Хотя как можно сравнивать оперного певца с ними… И как можно в театре уткнуться в телефон?
После такого я ожидала, что в антракте Аманда предложит уйти, и уже перебрала в голове с сотню доводов, чтобы убедить её остаться, но ни один не казался мне достаточно хорошим.
— Давай походим, — вскочила Аманда первой из всего ряда. — Если они не настоящие, то пройдут.
— Что? — я уставилась в её бледное лицо.
— Я засекала время. Схватки идут весь этот час каждые пятнадцать минут.
Я приросла к креслу, но Аманда сумела выдернуть меня из него.
— Пойдём!
Мы исходили холл и лестницу. Даже на улицу вышли и прошли от одного светофора до другого. Я боялась открыть рот. Только держала её под локоть.
— Кажется, прекратились. Но я хочу в туалет. Иначе не высижу до конца.
— А ты уверена, что мы должны сидеть?
— Мы же в театр пришли, я не хочу просто так уходить…