Одна дамочка с пистолетом

Я зажала губу, но откуда-то взялись слезы и тихо стали сбегать по щекам.

Морелли заключил меня в объятия и притянул к себе поближе. Он прислонился щекой к моей макушке и поцеловал в волосы.

Похоже, мы так долго стояли, и если бы не боль в моей заднице, я могла бы заснуть, окончательно успокоившись и чувствуя себя очень уютно и безопасно в руках Морелли.

- Если я задам тебе серьезный вопрос, - пробормотал Морелли мне в ухо, - ты честно ответишь?

- Может быть.

- Помнишь тот случай в папашином гараже?

- Еще бы.

- И когда мы были в булочной…

- Нет.

- Почему ты сделала это? Сила моего убеждения так уж подействовала?

Я отняла голову и взглянула на него.

– Полагаю, скорее из любопытства и желания взбунтоваться, честное слово.

Не говоря уж о гормонах и страсти.

- Ты готова разделить ответственность?

- Разумеется.

Улыбка снова вернулась.

– А если я буду любить тебя здесь, на кухне… какую часть ответственности ты готова взять на себя?

- Помилуй, Морелли, у меня семнадцать швов на заднице!

Он вздохнул.

– Думаешь, мы могли бы стать друзьями после всех этих лет?

И это говорит парень, который кинул мои ключи в мусорный бак.

– Полагаю, это возможно. Нам ведь не нужно заключать договор и скреплять его кровью, не так ли?

- Но можем порыгать после пива.

- Это по мне.

- Ладно. Теперь, когда мы это установили, там намечается кое-какая игра, которую я хочу посмотреть, а у тебя мой телевизор.

- У мужиков всегда скрытые мотивы, - высказалась я, таща пиццу в гостиную.

Морелли последовал за мной с пивом.

– Как ты умудряешься сидеть?

- У меня резиновый бублик. И попробуй только что-нибудь скажи, отравлю газом.

– У меня есть парочка сообщений для тебя, - сказал он. – Ты готова выслушать?

- Еще полчаса назад могла бы ответить «нет», но сейчас у меня пицца, и я в норме.

- Это не пицца, милашка. Это мое мужское присутствие.

Я подняла бровь.

Морелли бровь проигнорировал.

– Прежде всего, наш патологоанатом передал, что ты вполне годишься на роль стрелка Робин Гуда. Ты всадила пять пуль Альфе в сердце, все на расстоянии не больше дюйма друг от друга. Просто поразительно, учитывая, что ты стреляла в ублюдка из сумки.

Мы оба захлюпали пивом, так как никто из нас не испытывал еще уверенности, что мы чувствуем по отношению к тому, что я убила человека. Гордиться было нечем. Скорбь не совсем подходила. Но явно присутствовала печаль.

- Думаешь, могло кончиться по-другому? – спросила я.

- Нет, - успокоил Морелли. – Он убил бы тебя, если бы ты не убила его первой.

Это была правда. Джимми Альфа убил бы меня. В этом у меня не было сомнения.

Морелли наклонился вперед взглянуть на подачу. Говарда Баркера вывели из игры.

– Дерьмо, - выругался Морелли. И переключил внимание на меня. – А сейчас хорошие новости. Я оставил магнитофон в дальнем углу парковки. Использовал его, когда меня не было поблизости. Проверял его в конце дня и прослушивал, если что-нибудь пропускал. Чертова штука еще работала, когда Джимми Альфа заглянул к тебе. Записал весь разговор, стрельбу и, вообще, все четко, как колокольчик.

- Ух ты!

- Иногда я такой ловкий, аж сам себя боюсь, - самодовольно ухмыльнулся Морелли.

- Ловкий настолько, чтобы не попасть в тюрьму.

Он выбрал кусок пиццы, уронив в процессе несколько кусочков зеленого перца и лука и подобрав их обратно пальцами.

– С меня сняли все обвинения, восстановили в департаменте и оплатили вынужденное безделье. Пистолет был в бочке с Кармен. Он был на холоде все время, поэтому отпечатки очень четкие, криминалисты обнаружили следы крови на нем. Тест на ДНК еще не пришел, но предварительный лабораторный анализ подтвердил, что это кровь Зигги, доказывая, что он был вооружен, когда я стрелял в него. Когда Зигги свалился на пол, пистолет отскочил, и Луис его подобрал и забрал с собой. Затем Луис, должно быть, собирался от него избавиться.

Я глубоко вздохнула и задала вопрос, который больше всего беспокоил меня последние три дня.

– Что с Рамирезом?

- Рамиреза держат без права выйти под залог в ожидании психиатрической экспертизы. Поскольку Альфа вышел из игры, несколько очень заслуживающих доверия женщин собираются дать показания против Рамиреза.

Чувство облегчения было почти болезненным.

- Какие у тебя планы? – спросил Морелли. – Собираешься держаться за работу у Винни?

- Не уверена, - я откусила еще пиццы.

- Возможно, - продолжила я. – Почти наверняка возможно.

- Только, чтобы разрядить обстановку, - вдруг сказал Морелли. – Извини, но я написал о тебе стихи на стене стадиона, когда мы были в старших классах.

Я почувствовала, как сердце пропустило удар.

– На стене стадиона?

Молчание.

Румянец проступил на щеках Морелли.

– Думал, ты знаешь.

- Я знаю о магазине Марио!

- О.

- И ты говоришь мне, что написал стихи про меня на стене стадиона? Стихи, детально расписывающие, что происходило за шкафами с эклерами?

- Если это чему-нибудь поможет, скажу тебе, что это были лестные стихи.

Я хотела шлепнуть его, но он вскочил и увернулся прежде, чем я смогла выбраться из своего резинового бублика.

- Это же было давно, - воскликнул он, отскакивая от меня. – Черт, Стефани, нехорошо таить злобу.