Одна история

– Пункт первый. Посредничать между вами я не буду. Все сказанное тобой останется в этих стенах – утечки не будет. Пункт второй. Я вам не мозгоправ и не советчица. Сдается мне, человек должен сам решать такие проблемы: прекратил ныть, засучил рукава – и вперед, а я чужие сетования выслушивать не люблю. Пункт третий. Я – старая швабра, живу одна со своими пустолайками. Ни в одной области я не авторитет. Даже в области кроссвордов, как ты сам заметил.

– Но вы же любите Сьюзен?

– Еще бы. Как там наша дорогая девочка?

– Она слишком много пьет.

– Слишком много – это сколько?

– В ее случае – сколько бы ни было.

– Может, ты и прав.

– И подсела на антидепрессанты.

– Ну, через это мы все прошли, – говорит Джоан. – Эскулапы прописывают их, словно карамельки. Особенно дамочкам бальзаковского возраста. И что, помогает ей?

– Не могу сказать. Она ходит словно одурманенная. Но не так, как от спиртного.

– Как же, как же, помню.

– Ну?

– Что «ну»?

– Как мне быть?

– Пол, голубчик, тебе же сказано: я вам не советчица. Всю жизнь прислушивалась к своим советам – и вот результат. С меня довольно.

Ты киваешь. И ничуть не удивляешься.

– Один совет все же могу дать…

– Какой?

– Выпей то, что тебе налито.

Ты подчиняешься.

– Ладно, – говоришь ей. – Советов не жду. Но… может, я чего-то не знаю? Может, вы расскажете мне что-нибудь о Сьюзен или о нас со Сьюзен, чтобы открыть мне глаза?

– Я тебе так скажу: если все пойдет наперекосяк, ты, скорее всего, выкарабкаешься, а она, скорее всего, нет.

Ты потрясен.

– Это как-то не по-доброму.

– Доброта – не по моей части. Правда доброй не бывает, Пол. Жизнь тебе это докажет.

– Уже доказала, и не слабо.

– Может, оно и к лучшему. – Тебе словно влепили пощечину. – Заканчивай, Пол. Ты же не для того сюда заявился, чтобы припасть к моей груди и послушать сказочку про фею в саду.

– Верно. Просто поделитесь своими соображениями. Сьюзен постоянно мотается к Маклауду. Видимо, чаще, чем мне известно.

– Тебя это волнует?

– Только в том смысле, что я его убью, если он ее снова хоть пальцем тронет.

Джоан смеется.

– Как жаль, что для меня мелодрамы юности остались далеко в прошлом.

– Не надо пафоса, Джоан.

– Я без пафоса. Разумеется, Пол, никого ты не убьешь. Но приятно, что тебя посещают такие мысли.

Ты думаешь: ерничает. Но сатира – это не по части Джоан.

– Почему же не убью?

– Да потому, что последнее убийство в наших краях совершили люди, еще ходившие в боевой раскраске.

С усмешкой отпиваешь еще немного джина.

– Мне тревожно, – говоришь ты. – Тревожно оттого, что я не смогу ее спасти.

Ответа нет, и это действует тебе на нервы.

– Итак, каковы ваши соображения? – не отступаешься ты.

– Мать-перемать, кому сказано: я не оракул. Иди почитай гороскоп в «Эдвертайзер энд газетт». Когда вы сбежали, я сказала: смелые ребята. На вашей стороне смелость, на вашей стороне любовь. Если жизнь сочтет, что вы в чем-то не дотягиваете, значит жизнь не дотягивает до вас.

– Теперь вы заговорили именно как оракул.

– Тогда мне впору прополоснуть рот с мылом.

* * *

Однажды по возвращении домой ты видишь лицо Сьюзен – все в ссадинах и кровоподтеках; руки предостерегающе выставлены вперед.

– Я споткнулась об эту ступеньку в саду и упала, – говорит она так, словно этого следовало ожидать. – Брожу как в тумане, прямо страшно.

А ведь она и в самом деле бродит как в тумане. С тех пор ты на прогулках машинально придерживаешь ее под руку и следишь за любыми неровностями тротуара. Но ее выдает предательский румянец. Звонишь врачу – но не частнопрактикующему, прописавшему ей таблетки для поднятия тонуса.

Пожилой доктор Кенни суетлив и любопытен, но как участковый врач нареканий не вызывает: он из тех медиков, которые считают, что вызовы на дом позволяют собрать необходимые данные для постановки диагноза. Ведешь его наверх, в спальню Сьюзен; синяки у нее на лице пестрят всеми цветами.

Спустившись в гостиную, он просит уделить ему пару минут.

– Конечно.

– Случай неочевидный, – начинает он. – Пациентка еще не в том возрасте, чтобы падать на улице.

– В последнее время она бродит как в тумане.

– Да, она и мне так сказала, слово в слово. Могу я спросить: вы ей приходитесь…

– Я ее квартирант… нет, скорее, наверно… крестник.

– Хм. И кроме вас двоих, в доме ни души?

– В мансарде снимают комнаты еще двое жильцов. – Ты не решаешься возводить Эрика в ранг второго крестника.

– А родные у нее есть?

– Есть, но в данный момент она от них… так сказать… отстранилась.

– И никто не оказывает ей поддержку? Кроме вас, разумеется?

– Думаю, никто.

– Случай, повторюсь, неочевидный. Как вы думаете: она, часом, не прикладывается к бутылке?

– Нет, что вы, – следует твой поспешный ответ. – Она вообще не пьет. Терпеть не может спиртное. В частности, по этой причине она ушла от мужа. Он алкоголик. Пьет баллонами и галлонами, – зачем-то добавляешь ты, не успев придержать язык.

Для себя ты отмечаешь два факта. Во-первых, ты лжешь на автомате, чтобы выгородить Сьюзен, хотя, возможно, правда была бы к ее пользе. Во-вторых, ты начинаешь понимать, как ваш роман – точнее, ваше сожительство – выглядит со стороны.