Одна история

– А позвольте спросить, чем она занимается в течение дня?

– Э-э… волонтерской деятельностью… в благотворительной организации.

Еще одна ложь. Сьюзен упоминала такую возможность, но ты воспротивился. Счел, что она сама нуждается в помощи – где уж тут помогать другим.

– Но не с утра до ночи, правда же?

– Ну, наверно, еще… ведет домашнее хозяйство.

Он оглядывается. Дом крайне запущен. Понятно, что твои ответы не удовлетворяют доктора. Что ж, ничего странного.

– Если случится рецидив, – говорит доктор, – нас обяжут провести расследование.

Подхватив свой чемоданчик, он уходит.

Расследование? – звучит у тебя в ушах. Расследование? Он почуял вранье. Но что тут расследовать? Наверное, он догадался, что ты ее любовник, и заподозрил, что женщину здесь избивают. Опомнись, говоришь ты себе: стремясь сделать так, чтобы она не прослыла алкоголичкой, ты подставляешь себя под обвинения в рукоприкладстве. Как видно, доктор вынес тебе последнее предупреждение.

Еще не факт, что полиция заинтересуется этим делом. Можно припомнить случай двухлетней давности. Вы со Сьюзен садитесь в машину, проезжаете с четверть мили и замечаете на тротуаре повздорившую парочку. Мужчина угрожающе надвигается на женщину – и у тебя в голове возникает сцена в доме Маклаудов. Уличный хулиган пока не ударил свою спутницу, но уже замахнулся. Вполне возможно, что оба пьяны – сразу не определишь. Ты опускаешь стекло, и женщина вопит: «Звони в полицию!» Теперь этот сграбастал ее в охапку. «Звони в полицию!» Примчавшись домой, набираешь 999, и за вами тут же приезжает патрульная машина, чтобы, согласно поступившему сигналу, вы указали место вероятного преступления. Скандалистов там уже нет, но через две улицы вы их настигаете. Они стоят метрах в трех друг от друга, во все горло обзываясь последними словами.

– А, этих мы знаем, – говорит молодой констебль. – Вечно у них семейные разборки.

– Вы не собираетесь его задерживать?

С этим констеблем вы почти ровесники, но он много чего повидал и не в пример лучше знает жизнь.

– Видите ли, сэр, мы не вмешиваемся в домашние конфликты. Разве что в самых крайних случаях. А тут – ну, поскандалили малость. Вечер пятницы, святое дело.

И отвозит вас домой.

Сейчас до тебя доходит, что ты требуешь официального вмешательства в чужую жизнь, никого не впуская в свою. Осознаешь, между прочим, и то, что твоя правдивость сделалась опасно гибкой. И задаешься вопросом: не следовало ли тебе тогда выскочить из машины и оттащить того бузотера?

* * *

Одна из твоих проблем заключается в следующем: долгое время ты попросту не веришь, что она пьет. Как такое возможно, тем более что у нее муж – алкоголик и спиртное внушает ей отвращение? Она даже запаха не переносит, равно как и дутых эмоций, которые провоцирует алкоголь. Маклауд от выпитого становится еще более грубым, злым и слезливо-сентиментальным; когда он, схватив ее за волосы, поднес ей к губам стакан, она предпочла, чтобы херес лился на платье, но не в горло. К слову: за всю свою жизнь она ни от кого не видела примеров противоположного свойства: чтобы алкоголь придавал шик, помогал, если нужно, расслабиться, повышал настроение, диктовал меру и время.

Ты ей веришь. Никогда не ловишь на нестыковках, которых становится все больше, не упрекаешь за поздние возвращения. Встречая ее мутный взгляд и пустое выражение лица, убеждаешь себя, что она приняла две таблетки антидепрессанта вместо одной – изредка такое бывает. У тебя зреет убеждение, что депрессанты понадобились ей, в частности, оттого, что ты не способен сделать ее счастливой, что ты перед ней виноват, и угрызения совести не позволяют тебе приставать к ней с расспросами. А потому, когда она взирает на тебя мутным взглядом, похлопывая рядом с собой по дивану, и вопрошает: «Где тебя носило всю мою жизнь?», у тебя внутри все переворачивается и рвется, и больше всего на свете хочется сделать так, чтобы ей стало хорошо, причем на ее условиях, а не на твоих. Ты присаживаешься рядом с ней и сжимаешь ей запястья.

Как твоя любовь видится тебе уникальной, так и твои (ее) проблемы видятся совершенно особенными. В силу свой молодости ты не понимаешь, что все человеческое поведение укладывается в определенные схемы и категории и что ее (твой) случай далеко не единичен. Тебе хочется верить, что она – не правило, а исключение. Надумай кто-нибудь в ту пору произнести в твоем присутствии слово «созависимость» (впрочем, термин этот возник позже), ты бы со смехом отмахнулся, сочтя его американским жаргоном. Зато на тебя, возможно, произвели бы впечатление статистические данные, вскрывающие неведомую тебе зависимость: супруги алкоголиков, отнюдь не проникнувшись отвращением (точнее, невзирая на свое отвращение) к пагубному пристрастию, часто сами оказываются его жертвами.